Я выступила со своей первой научной речью во втором семестре аспирантуры и отнеслась к ней очень серьёзно. Выучила всю речь наизусть, шесть раз переделывала презентацию в PowerPoint, даже мучилась над идеальным нарядом. В итоге я оделась красивее, чем обычно, и у Энни, моей лучшей подруги по аспирантуре, возникла благонамеренная, но неудачная идея подбить Ливая сделать мне комплимент.
— Разве Би не выглядит сегодня очень красивой?
Это была, пожалуй, единственная тема для разговора, которую она могла придумать. В конце концов, Энни всегда говорила о том, как он загадочно красив, с темными волосами, широкими плечами и интересным, необычным лицом; как ей хотелось бы, чтобы он перестал быть таким сдержанным и пригласил её на свидание. Вот только Ливай, похоже, не был заинтересован в разговоре. Он пристально изучал меня своими пронзительными зелёными глазами. Несколько мгновений он оглядывал меня с головы до ног. А потом он сказал...
Ничего. Абсолютно ничего.
Он просто сделал то, что Тим, мой бывший жених, позже назвал "изумлённым выражением лица", и вышел из лаборатории с деревянным кивком и нулевым комплиментом - даже не натянутым, фальшивым. После этого аспирантура, настоящая яма для сплетен, сделала своё дело, и эта история обрела собственную жизнь. Студенты говорили, что его стошнило на моё платье; что он умолял меня на коленях надеть бумажный пакет мне на голову; что он был в таком ужасе, что пытался очистить свой мозг, выпив отбеливатель, и в результате получил непоправимый неврологический ущерб. Я стараюсь не воспринимать себя слишком серьёзно, и быть частью своеобразного мема было забавно, но слухи были настолько дикими, что я начала задаваться вопросом, действительно ли я вызываю отвращение.
Тем не менее, я никогда не винила Ливая. Я никогда не обижалась на него за то, что он отказался притворяться, что находит меня привлекательной. Или... ну, не отталкивающей. В конце концов, он всегда казался таким мужчиной. Он отличался от мальчишек, которые меня окружали. Серьёзный, дисциплинированный, немного задумчивый. Впечатляющий и одарённый. Альфа, что бы это ни значило. Девушка с пирсингом в перегородке и голубым амбре не соответствовала его представлениям о том, как должны выглядеть красивые девушки, и это нормально.
За что я обижаюсь на Ливая, так это за его другие поступки в течение того года, когда мы пересекались. Например, за то, что он никогда не встречался со мной взглядом, когда я с ним разговаривала, или за то, что он всегда находил предлоги, чтобы не приходить в журнальный клуб, когда была моя очередь выступать. Я оставляю за собой право злиться за то, как он ускользал из группового разговора, как только я присоединялась к нему, за то, что считал меня настолько ниже своего достоинства, что даже не поздоровался, когда я вошла в лабораторию, за то, как я поймала его пристальный, недовольный взгляд, как будто я была какой-то древней мерзостью. Я оставляю за собой право чувствовать горечь от того, что после нашей с Тимом помолвки Ливай отвёл его в сторону и сказал, что он может добиться гораздо большего, чем я. Да ладно, кто так поступает?
Больше всего я оставляю за собой право презирать его за то, что он ясно дал понять, что считает меня посредственным учёным. Остальное я могла бы легко пропустить, но отсутствие уважения к моей работе... Я буду вечно точить топор за это.
То есть, пока я не воткну его ему в пах.
Ливай стал моим заклятым врагом во вторник в апреле, в кабинете моего советника по докторской диссертации. Саманта Ли была, и остаётся, бомбой, когда речь заходит о нейровизуализации. Если есть способ изучать мозг живого человека, не вскрывая его череп, Сэм либо придумала его, либо освоила. Её исследования блестящи, хорошо финансируются и носят междисциплинарный характер - отсюда и разнообразие аспирантов, которых она курировала: когнитивные неврологи вроде меня, заинтересованные в изучении нейронных основ поведения, а также компьютерщики, биологи, психологи. Инженеры.
Даже в многолюдном хаосе лаборатории Сэм Ливай выделялся. У него был талант к тому типу решения проблем, который нравился Сэм, к тому, который возводит нейровизуализацию в ранг искусства. В первый год работы он придумал, как построить портативную установку для инфракрасной спектроскопии, над которой десятилетие ломали голову постдоки. К третьему году работы он произвёл революцию в системе анализа данных лаборатории. В четвёртый он получил публикацию в журнале «Science»7. А на пятый год, когда я пришла в лабораторию, Сэм позвала нас вместе в свой кабинет.