У меня есть номера телефонов двух людей, которые сейчас живут в Хьюстоне. Второй не в счёт, потому что я буду спать в склизких руках скелета Ноя, прежде чем позвоню ему. Но это не страшно, потому что первая - Росио, которая может попросить у управляющего лестницу и приехать сюда на нашей арендованной машине. Давайте будем реалистами: ночные кладбища - её естественная среда обитания. Ей это очень понравится.
Если бы только она отвечала на звонки. Я звоню ей раз, два. Семь раз. Потом я вспоминаю, что поколение Z скорее будет валяться в крапиве, чем разговаривать по телефону, и пишу ей смс. Не отвечает. Мой дурацкий аккумулятор разрядился до 18%, комары высасывают кровь из моих голеней, а Росио, вероятно, занимается сексом по скайпу под музыку группы Thorr's Hammer.
Кому ещё я могу позвонить? Сколько времени потребуется Райке, чтобы долететь сюда? Не поздно ли попросить у неё номер телефона парня с носо-языком? Какова вероятность того, что Шмак тайно живёт в Хьюстоне? Может, написать Гаю по электронной почте? Но у него есть ребёнок. Он может не проверять почту по ночам.
На моём телефоне 12%, и мой взгляд падает на номер 832 в журнале входящих вызовов. Я даже не потрудилась сохранить его. Потому что думала, что никогда им не воспользуюсь.
Я не могу. Не могу. Я не могу позвонить Ливаю. Он, наверное, дома, ужинает в стиле Степфорда с женой, играет со своей собакой, помогает дочери с домашним заданием по математике. Пенни с черными кудряшками. Нет. Я не могу. Он возненавидит меня ещё больше. И унижение. Он уже спас меня однажды.
9%, мир - кромешная тьма, и я ненавижу себя. Альтернативы нет. Я успешно защитила докторскую диссертацию, преодолела депрессивный эпизод, каждый месяц на протяжении многих лет полностью эпилировала свои джунгли, и всё же однократное нажатие на номер Ливая кажется самым трудным, что я когда-либо делала. Может, мне стоит просто устроиться на ночь. Может, стая рысей позволит мне уютно устроиться в их куче. Может быть...
— Да?
О, чёрт. Он ответил. Почему он ответил? Он - миллениал; мы тоже ненавидим разговаривать по...
— Алло?
— Эм, извини. Это Би. Кёнигсвассер. Мы, гм, работаем вместе? В НАСА?
Пауза. — Я знаю, кто ты, Би.
— Верно. Да. Итак... - Я закрываю глаза. — У меня небольшая проблема, и я хотела спросить, не мог бы ты...
Он не колеблется. — Где ты?
— Видишь ли, я на этом маленьком кладбище у Космического центра. Гринвуд?
— Форест Грин. Ты заперта?
— Я... Откуда ты знаешь?
— Ты звонишь мне с кладбища после заката. Кладбища закрываются на закате.
Это была бы полезная информация сорок пять минут назад. — Да, так что... стены вроде как высокие, и мой телефон вроде как умирает, и я вроде как...
— Иди, постой у ворот. Выключи фонарик, если он у тебя включён. Не разговаривай ни с кем, кого не знаешь. Я буду там через десять минут. - Мгновение. — Я с тобой. Не волнуйся, хорошо?
Он кладёт трубку прежде, чем я успеваю сказать ему, чтобы он принёс лестницу. И, если подумать, прежде чем я могу попросить его прийти и спасти меня.
Глава 9
МЕДИАЛЬНАЯ ПРЕФРОНТАЛЬНАЯ КОРА74: МОЖЕТ, Я ОШИБАЛАСЬ?
Когда появляется Ливай, я хочу поцеловать его за то, что он спас меня от комаров, призраков, и призраков комаров. Я также хочу убить его за то, что он стал свидетелем степени унижения Би Кёнигсвассер, человеческой катастрофы. Что я могу сказать? Во мне много всего.
Он выходит из поглощающего бензин грузовика, на который я, к сожалению, больше не имею права жаловаться, осматривает стену и подходит к воротам с другой стороны. К его чести, если он и ухмыляется, то делает это внутренне. Его выражение лица нейтрально, когда он спрашивает: — Ты в порядке?
Полное унижение считается нормальным? Скажем: — Да.
— Хорошо. Вот что мы сделаем: я пронесу лестницу через ворота, а ты воспользуешься ею, чтобы забраться на вершину стены. Я буду на другой стороне, чтобы поймать тебя.
Я хмурюсь. Он звучит очень... властно. Самоуверенно. Не то чтобы он обычно не был таким, но это оказывает на меня новый... эффект. Боже мой. Я что, девица в беде?
— Как мы достанем лестницу?
— Я заеду завтра утром и заберу её.
— А если кто-то украдёт её?
— Я потеряю драгоценную реликвию, которая передавалась в моей семье из поколения в поколение.
— Правда?
— Нет. Готова?
Нет, но это неважно. Он поднимает лестницу, как пёрышко, и проносит её через ворота. Когда я обнаруживаю, что она такая тяжёлая, что я едва могу удержать её в вертикальном положении, мне становится не по себе. Я говорю себе, что у меня есть другие таланты, пока он терпеливо проводит меня через процесс освобождения защёлок и установки предохранительного механизма. Должно быть, он замечает, как меня раздражают его наставления, потому что говорит: — По крайней мере, ты знаешь об угловой извилине.