ющих любви. «Вопрос о том, желаем ли мы любви из-за
жажды наслаждения или жаждем наслаждения из-за
любви, остается открытым. Поскольку и то и другое свя
зано между собой столь тесно, что разделить любовь
и наслаждение невозможно. Ясно, что наслаждение при
носят только определенные действия, а любое действие
ведет от наслаждения к совершенству».
Для стоиков страсти — это следствие «интеллектуаль
ного изъяна»; являясь «безрассудными душевными поры
вами», страсти помещаются «вне разума». В данном
26
случае на первый план однозначно выступает морализа
торство. Страсти отвергаются прежде всего по причине
их безрассудства и вреда.
Для Фомы Аквинского, как и для Платона, нравст
венная добродетель и страсть — понятия не взаимоиск
лючающие. Согласно Фоме Аквинскому, «страсти ни
хороши и ни дурны». Они даже выражают духовное
стремление, свободную волю разума. Вместе с тем они
часто приводят к эгоцентризму, к таким «похотям», как
любовь, желание и наслаждение и к таким «воинствен
ным» проявлениям, как гнев и ярость. Однако воле и
разуму отведена роль упорядочивания. Таким образом, оценка, данная страстям, зависит от степени их подконт
рольности рассудку.
С терпимым отношением Фомы Аквинского резко
контрастируют бесчисленные отрицательные суждения
средневековых отцов церкви. Их мнения сводятся
к тому, что страсти — это смертный грех в глазах Бога.
В число семи смертных грехов входят: неумеренность
или чревоугодие, ярость или гнев, гордыня, алчность
или жадность, леность или медлительность, праздность, а также порочность или развращенность. Особенно
непримиримая борьба велась с похотью, сладострастием.
Очернение сексуальности берет свое начало в Средневе
ковье, и следы его заметны и поныне. Словом «похоть»
клеймили не только непосредственно сексуальное, но
и любое наслаждение, радости чувственной жизни, эро
тику, словом, все физическое. Чувства должны были
быть рафинированными: мужчина поклоняется своей
возлюбленной, почитает ее красоту и, презрительно
отвергая сексуальность, пренебрегает телом своей
избранницы. Фатальным образом любовь была постав
лена в один ряд со смертью и недугом. Эта несчастная
аналогия до сих пор причиняет множество страданий.
27
В Новейшее время проблема религиозного блага
и греха перестала играть важную роль, которая отводи
лась ей в Средневековье. Тем не менее раскол между
моралью и страстью сохраняется до сих пор.
Шопенгауэр в своей книге «Мир как воля и пред
ставление», с одной стороны, торжественно провозгла
шает «волю к жизни» — «экзистенциальным влечением»
(нем. «Lebenstrieb»). Он пишет: «Все обращено и на
правлено на существование, на переживание его во всей
полноте», причисляя к жизненным силам не только волю
к самосохранению, но и половое влечение, этот «стер
жень экзистенциальных влечений». С другой стороны, согласно Шопенгауэру, данное влечение упраздняет
мирские беззаботность, веселость и безгрешность, заме
няя их на несчастье, а говоря словами самого Шопен-
гауера, «на беспокойство, меланхолию, удрученность, волнение и нужду». В связи с этим Шопенгауэр пришел
к известному «отрицанию воли к жизни», в чем, однако, мы с ним не можем быть солидарны.
Фридрих Ницше отчетливо различал в людях «долю
первобытности». В своей работе «Человеческое, слиш
ком человеческое» он недвусмысленно заявил: «Без
наслаждения нет жизни». В другом месте он заметил:
«Алогичность страстей необходима для существова
ния». Согласно Ницше, моральные заповеди церкви «на
самом деле направлены против индивида и не желают
ему счастья». «Могущество моральных предрассудков
коренится глубоко в духовной <...> природе <...>, вре
доносное, стесняющее, ослепляющее, вздорное».
Со следствиями вредного воздействия такого рода
предрассудков сталкиваются современные аналитики
и анализанды, стремясь освободиться от них в терапев
тическом альянсе. Приходится объединенными силами
бороться с «супер-эго», в котором концентрируются
28
нормы, приобретенные у родителей и общества и бессо
знательно порабощающие «эго». Психоанализ прежде
всего — «выведывание» норм, продиктованных общест
вом. Термин «выведывание» я заимствую тоже у Ницше.