Нарцисса открыла дверь в кухню, и оттуда донесся аромат жареной курицы, напомнивший Рэнсому, что он давно уже ничего не ел. Нарцисса отошла в сторону, и он увидел Анджелу, склонившуюся над столом, со скалкой для теста в руках. Красивый мужчина, одетый в куртку из оленьей кожи, сидел на стуле рядом с ней.
– У вас получается прекрасный пирог, детка.
– Тете Джулии было бы приятно это услышать, она была уверена, что я никогда в совершенстве не овладею этим искусством.
Знакомый звук ее голоса доставил ему огромное удовольствие. Злость его исчезла, сменилась чувством облегчения. Она была жива и здорова. Он уже открыл рот, чтобы произнести ее имя.
И вдруг она резко выпрямилась, прижав руку к животу.
– О Боже!
– Что случилось, детка? – Мужчина вскочил со стула.
Рэнсом молча сделал один шаг вперед.
– Мне показалось, что он пошевелился. – В ее голосе слышалось благоговение.
– Что пошевелилось?
Анджела взяла мозолистую руку Шотландца и приложила ее к своему животу.
– Вы слышите?
Умиротворенное настроение покинуло Рэнсома, он почувствовал ревность и злость. Анджела сама приложила руку чужого мужчины к своему телу!
А чужой мужчина прикрыл глаза, прислушиваясь, потом виновато сказал:
– Я не слышу, как шевелится малыш.
Малыш? Для Рэнсома это был шок. Анджела была беременна?
– Хм – произнес он тихим сдавленным голосом, и она, услышав, тут же повернулась.
Радость озарила ее лицо. Типично женским жестом она правой рукой убрала со лба влажную прядь волос. От этого жеста у Рэнсома сжалось сердце, но он постарался не поддаваться своим чувствам. Перед его глазами была только рука чужого мужчины на ее животе. Кровавый туман почти ослепил его.
– Что, черт возьми, ты делаешь в этом публичном доме? – Его холодный тон заставил ее отойти от Шотландца.
– Рэнсом? – произнесла она, и в том, как звучало его имя, в ее хриплом голосе была обезоруживающая невинность. Она сделала шаг к нему. Беременность немного изменила ее фигуру, в ней появилась округлость, которую раньше он не замечал. Как давно она была беременна? Он смотрел на нее, в голове у него опять была только одна картина, как другой мужчина прикасается к ней.
И тогда всплыли старые подозрения. После первой ночи, проведенной с ней, он не видел доказательств ее невинности. Ребенок, который был у нее в чреве, был его ребенком? Или другого мужчины? Может быть, О'Брайон не напрасно так злился, когда они поженились?
Шотландец подошел, стал рядом с Анджелой и спросил:
– Это действительно твой муж, детка?
– Я ее муж, и я был бы вам весьма благодарен, если бы вы не вмешивались в наши дела. Я повторяю, Анджела. Что ты делаешь в этом публичном доме?
Он ощущал, что за его спиной собралось почти все население дома, запах дешевого одеколона заполнил кухню.
Анджела облизнула языком пересохшие губы. Он почувствовал невероятное желание, сила которого испугала его. Ему хотелось заключить ее в объятия, убрать остатки муки с ее розовых щек.
– Шотландец считал, что здесь О'Брайон не сможет меня найти.
Звук ее хриплого голоса подействовал на него возбуждающе, но он опять постарался подавить свои чувства. Похоть. Желание, вызванное похотью, а не основанное на любви. Он называл это любовью, но он не мог любить никого так, как он любил Сабрину. Эта любовь спасла его во время войны, и она не покидала его.
– Он убил миссис Оутс. – Анджела сжала обе руки. Они дрожали и молили о жалости, но Рэнсом не реагировал. – Он пришел за мной. Она пыталась помочь, и он убил ее. – Молодая женщина отвела взгляд от мужа и посмотрела на полынь, которая сушилась над плитой. – Я так и оставила ее, не похоронив.
– Она похоронена, – сказал Рэнсом.
С облегчением и благодарностью она взглянула на мужа.
– Нет никаких оснований злиться на нее. Она не виновата, что я привез ее сюда, в дом Большой Салли. Я думал, что этот О'Брайон не будет искать ее здесь. А Салли нужен был повар.
– Я ведь говорил вам, не вмешивайтесь в наши дела.
– Вы не можете рассчитывать, что я буду молчать, когда вы обвиняете эту женщину в том, что она находится тут.
– Я могу рассчитывать, что вы будете молчать, так как это касается только меня и моей жены.
– Все в порядке. – Анджела похлопала своего защитника по руке. – Наверное, действительно будет лучше, если вы и девицы оставите нас наедине.
Шотландец засомневался, потом кивнул.
– Ладно, я буду в зале, если понадоблюсь вам. – Еще раз взглянув на Рэнсома, Шотландец направился к двери. – Пойдемте, милые девушки, вам тут совершенно нечего делать.
Женский шепот затих, когда двери закрылись за ними.
– Сейлер погиб, – резким голосом сказал Рэнсом. – Обвинение в убийстве аннулировано.
Анджела посмотрела на него внимательно:
– А что произошло?
– Я не знаю никаких подробностей. Дядя Ричард прислал телеграмму. Кажется, лошадь сбросила или задавила Сейлера.
Где-то в дальних комнатах раздался бой часов, приглушенный закрытой кухонной дверью. И это был единственный звук в наступившей тишине.
– Скоро надо будет кормить девиц, – сказала Анджела и наклонилась к столу. – Я хочу приготовить пирог. – Она взяла в руки скалку, которой собиралась раскатывать тесто.
Взволнованный, Рэнсом ходил по кухне.
– Если Сейлер умер, О'Брайону нет никакого смысла преследовать тебя. Ты теперь в безопасности и можешь спокойно вернуться в Теннесси.
Деревяшка выпала у нее из рук и свалилась прямо на тесто. Рэнсом остановился возле ее стола.
– Я не признаю чужого ребенка.
Анджела подняла на него глаза, при этом вид у нее был невероятно растерянный.
– О чем ты говоришь?
– Ты разрешила этому Шотландцу прикасаться к тебе. Совершенно незнакомому мужчине. Или ты его тоже спасала во время войны?
Она сложила руки на животе, как будто ограждая ребенка от необоснованных обвинений.
– Ты думаешь, что я разрешила другому мужчине то, что разрешала тебе?
Он постарался не реагировать на отчаянное выражение в ее глазах.
– А как ты считаешь, что я мог думать? Я целые дни разыскивал тебя, а когда нашел, ты оказалась в публичном доме рядом с мужчиной, который ухаживает за тобой..
– Он спас мне жизнь.
– И этого достаточно, чтобы разрешить ему прикасаться к тебе?
Покатившись по столу, скалка с шумом упала на пол.
– Почему только Шотландец? – Ярость изменила звук ее хриплого голоса. – Не забудь Грансера. А как насчет Малачи? На сеновале. – Кроме ярости, в ее голосе звучало презрение. – Наверное, он и есть отец ребенка.
– Вы слишком далеко зашли, мадам.
– Нет, еще недостаточно далеко.
Он боялся услышать то, что она могла еще сказать, и заставил ее замолчать единственным способом, который у него был в этот момент.
– Ты совсем не такая, как твоя сестра.
Анджела отступила на шаг, как будто он ударил ее. А он продолжал произносить слова, которые навсегда могли разъединить их судьбы.
– Ты не такая благородная леди, как она, и никогда не будешь такой. Сабрина никогда бы не жила в публичном доме и никогда бы не изменила мне.
Анджела покачнулась, услышав эти слова, а чувство вины захлестнуло Рэнсома. Она не была виноватой в том, что он любил Сабрину. Он подыскивал слова, которые могли бы смягчить нанесенный удар, но она заговорила первой:
– Ты прав. – Плечи ее опустились. – Я совсем не такая, как Сабрина, и никогда не буду такой. Ты просто не должен был жениться на мне.
– Я считал, что сама Сабрина хотела бы, чтобы я заботился о тебе.
Это признание заставило ее поднять голову и гордо расправить плечи.
– Сабрина предпочла бы видеть меня в аду, чем замужем за тобой.
Убежденность, с которой она говорила, невероятно поразила Рэнсома.
– Нет, – возразил он. – У Сабрины было благородное сердце. Она бы хотела, чтобы я защитил тебя.