О, Майк... Когда он положил трубку, что-то умерло внутри Хэлли. Что-то жизненно важное. Что-то дорогое. Что-то такое, что не может возродиться, – мечта. Мечта о муже, о доме, о ребенке. Мечта, на которую она установила запрет после колледжа. После Грега Стайла.
Она положила трубку и горько заплакала.
Наступил День благодарения и спокойно прошел. Хэлли провела его с Эдит. Билл О'Рурк, конечно, тоже был.
Наблюдать за тем, как ее мать обнимается и воркует с огромным полицейским, было для нее одновременно и удовольствием и пыткой. Желание быть с Майком доходило до физической боли. В другие дни она лишь постоянно думала о нем.
Много раз Хэлли хотелось задержать Коринну после уроков, чтобы узнать, как у них дела. Но пока что нервы подводили ее. Сразу после того случая, который Хэлли теперь мысленно называла «инцидент», Коринна пробормотала какие-то извинения. Она сказала Хэлли, что сожалеет о том, как вела себя, и о том, что позволила себе тогда сказать.
Но, к сожалению, она не сказала, что искренне хотела бы, чтобы Хэлли опять вернулась в ее и ее отца жизнь.
Вообще говоря, девочка, казалось, была в порядке, если не считать слишком яркого цвета волос и иногда слишком облегающей одежды в стиле 60-х или 70-х годов. Она всегда приветствовала Хэлли, прежде чем войти или выйти из класса. Она аккуратно выполняла все задания. Необходимость в индивидуальном присмотре как бы отпадала. Теперь у Хэлли не находилось причин, чтобы останавливать ее для каких бы то ни было вопросов.
К Эдит Коринна все еще приходила дважды в неделю после школы и каждую вторую субботу. Но теперь ее привозил Джои, а Эдит, словоохотливая по природе, когда дело касалось Коринны, молчала как рыба.
– Девочка – просто радость для преподавателя и наставника, – самое большее, что она говорила. И лишь иногда с гордостью показывала одну или две работы Коринны.
В одно мрачное воскресенье, за две недели до Рождества, Эдит вошла, едва постучав. Хэлли проверяла сочинения и предпочла бы, чтобы ее не беспокоили. Не потому, что работа требовала максимума спокойствия и сосредоточенности, но потому, что в последнее время все чаще и чаще она испытывала расположение к одиночеству. Одной ей не нужно было изображать веселость. Не нужно было вести разговор, улыбаться, в то время как ей хотелось плакать.
Казалось, все были в порядке, все как-то приспособились. Почему же она не может?
Хэлли всегда сочувствовала людям. Это она пыталась помочь Паркерам, отцу и дочери, договориться. Получилось ли из этого что-нибудь? Кроме как спросив у Коринны или Майка, Хэлли не имела возможности узнать.
«Будешь ли ты рядом?» – спросил ее Майк в день «инцидента». Зачем, о, зачем она сказала «Я не знаю», когда ответ должен был быть «Да, да, и еще раз да». Она ведь хотела быть рядом. Очень хотела.
Если бы он только позвонил, она бы тут же примчалась. Но он не звонит.
– Конечно, нужно отдать должное Джои, – говорила Эдит.
– А? – Хэлли моргнула. Как это часто случалось в последнее время, она потеряла нить разговора. – За что?
– Как? За Коринну, конечно. – Эдит посмотрела на дочь с беспокойством. – Тебе нездоровится?
– Все в порядке. – Хэлли потерла переносицу. У нее болела голова, но она знала, что лучше об этом не говорить. – Так все же, почему Джои нужно отдать должное?
– Да потому, что он сотворил с Кори чудеса.
– В каком смысле?
– Ну, например, он воодушевляет ее использовать свои способности, заниматься искусством. У нее хорошо получается, но она лентяйка.
– Это присуще всем подросткам, – рассеянно ответила Хэлли, со злостью понимая, что сочинение, к проверке которого она вернулась, тоже было написано лентяем. Одна-единственная страница околесицы. Со вздохом она отбросила его в сторону.
Эдит аккуратно развернула панно из цветного стекла.
– Вот, посмотри. – Она сдула пыль. – Это ее работа. Правда, всего лишь часть целого.
– Неужели? – Заинтригованная, Хэлли взяла в руки панно. Она внимательно вгляделась в него, затем, нахмурившись, посмотрела на Эдит. – Кажется, это половинка сердца. Что это значит?
Эдит пожала плечами.
– Коринна не говорит, а я взяла за правило никогда не гадать, что хотел сказать художник. Это великолепно, не правда ли?
– Великолепно. – Хэлли провела пальцем по стеклу, восхищаясь насыщенными цветами и тенями, и особенно ее поразил рваный край, из которого, очевидно, должна была капать кровь.
– Да. – Голос Эдит был полон гордости. – Это лучшая ее работа. – Она вздохнула, заворачивая панно. – Я буду очень по ней скучать.