Симеон. И не насилуем твою новую жену. У-оп!
Они в изнеможении останавливаются, хохочут.
Кэбот (сторонясь их). Помешались на золоте. Погубит оно вас, только грех от него.
Симеон (насмешливо). А может, ты хочешь, чтобы мы прислали тебе этого самого золота? Признавайся, старый греховодник, хочешь, а?
Питер. Золото есть не только в Калифорнии. (Отходит в сторону, чтоб старик его не видел, извлекает из-за пазухи мешочек с золотыми монетами, подбрасывает в воздух.)
Симеон. И не без следов греха также!
Питер. Мы сядем на пароход. У-оп!
Симеон. И поплывем навстречу свободе. У-оп!
Кэбот (в ярости кричит). Будьте вы прокляты!
Симеон. Мы не боимся твоих проклятий. У-оп!
Кэбот. Я упрячу вас в дом умалишенных!
Питер. Прощай, скряга!
Симеон. Кровопийца, прощай!
Кэбот. Вон отсюда!
Питер. У-оп! (Поднимает с земли камень.)
Симеон (следует примеру брата). Мамаша, должно быть, в гостиной.
Питер. Раз-два…
Кэбот (в страхе). Опомнитесь!
Питер. Три!
Симеон и Питер одновременно швыряют камни в окно гостиной, — стекло разлетается вдребезги.
Кэбот (в ярости). Я доберусь до вас и переломаю вам кости!
Те отступают перед ним, дурачась. Они скрываются за воротами, преследуемые Кэботом. Симеон уходит, унося под мышкой калитку. Кэбот возвращается, бессильный гнев душит его.
Голоса Симеона и Питера из-за ворот. Они поют песню золотоискателей на мотив старинной песни "О Сюзанна!".
На втором этаже, в спальне справа открывается окно, и выглядывает Абби.
Абби (смотрит на Кэбота; с удовлетворением). Слава богу, мы видим их, кажется, в последний раз.
Тот не отвечает. (Продолжает тоном собственницы.) Здесь очень мило. Чудесная кровать. Это моя комната, Эфраим?
Кэбот (не поднимая головы, мрачно). Наша.
Она не может скрыть гримасу отвращения и захлопывает окно. (Неожиданно его пронзает мысль.) Они что-то натворили. Может, отравили скот. Или еще что-либо. (Сорвавшись с места, бежит к коровнику.) Дверь на кухню отворяется, входит Абби. Эбин сидит задумавшись. Она останавливается в дверях, смотрит на Эбина, оценивая его. Его молодость и приятная внешность пробуждают в ней смутное желание. Почувствовав присутствие постороннего человека, Эбин поднимает голову. Их взгляды встречаются. Эбин вскакивает, молча и сердито смотрит на нее.
Абби (самым очаровательным голосом). Тебя зовут Эбин, не так ли? А я — Абби. (Улыбается.) Что ж, я твоя новая мать, Эбин.
Эбин (зло). Будьте вы прокляты!
Абби (игнорируя его слова). Твой отец много рассказывал о тебе…
Эбин. Ха!
Абби. Не надо на него сердиться, он старый человек.
Долгая пауза. Они смотрят друг на друга.
Я не хочу разыгрывать перед тобой мать, Эбин. (Восхищаясь.) Ты такой большой, сильный. Мне хотелось бы быть твоим другом. Может быть, тогда тебе будет легче дышаться в этих стенах. Я даже попытаюсь наладить твои отношения с отцом. (С сознанием собственной власти.) Он мне ни в чем не откажет.
Эбин (горько усмехнувшись). Еще бы!
Они смотрят друг на друга. (Отводит глаза в сторону, он смущен. Боится попасть под влияние этой женщины, и в то же время понимает, что не в силах ее игнорировать: она, безусловно, привлекательна. Поэтому он кричит.) Убирайтесь к черту!
Абби (спокойно). Что ж, оскорбляй меня, если это доставляет тебе удовольствие. Ни на что другое я и не рассчитывала. Но я ни в чем тебя не виню. Будь на твоем месте, я, вероятно, испытывала бы то же самое. Если бы какая-то женщина захотела занять место моей матери… (От нее не ускользает, что упоминание о матери заставляет Эбина вздрогнуть.) Ты ее очень любил, должно быть. Я была совсем ребенком, когда лишилась матери. Я ее почти не помню. (Пауза.) Ну и неприязнь, я думаю, скоро пройдет. Бывают и хуже меня, а у нас к тому же много общего. Я как только взглянула на тебя — сразу это поняла. У меня была трудная жизнь — одни несчастья, и ничего взамен. Кроме работы. Осиротев, я должна была работать по чужим домам. Потом вышла замуж, он оказался алкоголиком, и мне опять пришлось идти по чужим домам. Потом умер ребенок, и мне казалось, что жизнь кончена. А когда умер муж, я даже обрадовалась, — я снова обрела свободу, но вскоре поняла, что свободна я лишь спину гнуть в чужих домах. И уже потеряла надежду когда-нибудь трудиться в собственном доме. А потом… Потом явился твой отец.