– Подождите! – просит актриса и массирует ушибленный бок.
– Ждать нельзя! – кипятится Труба. – Скоро зайдет солнце!
Машина опять наезжает на студентку. Прямо натыкается на нее. Актриса после этого падает и даже подняться не может. Молодой человек в растерянности. Труба ругается нечленораздельно. Не знает, что делать. Тогда я перелезаю через ограждение, подходу к девушке и помогаю ей встать.
– Вам очень больно? – спрашиваю.
– Очень, – кивает головой актриса. – Но перелома, наверное, нет. Нога не треснула. Попытаюсь сыграть еще один дубль.
– Смотрите. Ваше дело, – говорю я. – Но мне кажется – на сегодня хватит. Надо отдохнуть и перевязать рану на ноге.
– Спасибо, – говорит актриса, поднимается с трудом, идет, прихрамывая, и вздыхает: – Работа у нас такая. Надо снова лезть под машину.
Водитель открывает дверцу машины и показывает Трубе на часы:
– Работа кончилась.
– А солнце еще светит! – восклицает режиссер и обращается ко мне. – Вы умеете управлять машиной?
– Права есть.
– Тогда помогите. Сделайте хотя бы пару наездов на эту актрису.
– Не могу, – отказываюсь я. – У нее уже травма. К тому же наезжать на женщину – как-то неудобно.
– Пустяки! Нечего стесняться! – кричит режиссер. – Девочка даже не заслуженная артистка. Даже не из нашей киностудии. Ну, получит она еще пару синяков или ссадин. Что из этого? Зато какой выйдет эффектный кадр. Его будут смотреть миллионы кинозрителей. И с восхищением!
– Извините, – говорю я Трубе, – но если я этот кадр увижу, то мне будет весьма грустно. Извините, но я на эту женщину наезжать не буду.
– Размазня! – махнул на меня рукой режиссер и рявкнул в трубу: – Приготовиться! Наезд на героиню. Дубль восьмой! И тут же, если не очень удастся, то девятый!
А я побежал к телефону-автомату и вызвал «Скорую». Минут через десять к месту киносъемки подъехала машина. Врач поспешил к лежащей на асфальте актрисе, а Труба подошел ко мне яростно прошипел:
– Черт бы вас побрал! Такой кадр упустили! Такой эффектный кадр!»
Я понимаю, что сгустил в этом рассказе краски, что эффектное падение Любы Полищук на маты было не столь опасным для нее, как наезд машины на мою героиню. Но доля опасности для здоровья не миновала тогда Любу, и пусть первопричина ее коварной болезни была совсем иной, но есть в этом факте повод задуматься об охране труда артистов и не только.
А вообще-то моя с нею поездка в Новосибирск прошла без особых тревожных и опасных приключений. Отлет самолета из Москвы перенесли с 10 вечера на восемь утра.
– Возвращаться домой нет смысла, – резонно заметила Люба, и тут же, набросив на голову капюшон дубленки, улеглась на деревянную лавку, подложив сумку с вещами к ногам. Я последовал ее примеру. И мы не прогадали. Самолет отправили на два часа раньше, чем обещали. Четыре часа лета и мы приземляемся в Новосибирске. За бортом 15 градусов мороза. Люба выходит на трап и лихо сбрасывает капюшон с головы.
– Что ты делаешь, Люба? Сильный мороз! – говорю я.
– Ничего, я привыкла, я сибирячка! – гордо улыбается она, подставляя лицо лучам яркого, но явно не греющего солнца.
Первый концерт всегда волнителен. За кулисами в черном облегающем тело платье, с короткой модной прической, с блестящими, с лукавинкой глазами, стоит готовая к выступлению Люба. На лице ни единого следа «запоя», которым она меня озадачила. Немного выделяются скулы и синева под глазами. Это от усталости. Номер она исполняет блистательно. Четко выделены интонации, расставлены паузы. Зрители вызывают ее на бис. Она настолько сильно разогрела зал, что мне работается намного легче, чем вслед за артистами, которых я брал в другие города. После окончания концерта мы выходим на поклон. Люба останавливается на шаг позади меня и протягивает в мою сторону руку, показывая, что основным исполнителем представления был я. С таким уважительным к себе отношением я сталкиваюсь впервые, беру Любу за руку, и мы вместе выходим на авансцену. Зал взрывается овацией. И такое происходит из концерта в концерт.
Днем мы встречаемся редко, случайно. Собираемся у автобуса, увозящего нас на концерт. Питаемся отдельно. Я не приглашаю ее на обед, не навязываю ей совместное питание, догадываясь, что она экономит деньги, откладывая их на московскую жизнь.
Однажды грустно замечает мне:
– Алексей устроился грузчиком. Парень крепкий. Выдержит. Надо отдать долг за квартиру. А потом я дам ему отдохнуть – уже договорилась о его работе пожарным. А потом – театр… Другого пути у него нет. Я чувствую в нем артистичность. Может, я обманываюсь, как каждая любящая мать. Но должен же он что-нибудь актерского, хорошего и полезного для себя перенять у меня! Не только должен – обязан. Он артистичен даже в обычной жизни и станет артистом!