Не могу не признаться, что в самом начале знакомства с Любой я не без мужского интереса поглядывал на красавицу, но обстоятельства и наши жизни сложились так, что мы искреннее подружились.
Расставаясь после первого знакомства, она лукаво посмотрела на меня.
– Вы хотя бы мою фамилию запомнили? Полищук. Зовут Любой. А вообще-то я еще в какой-то мере Аннинская, а мама еще больше Аннинская. Не понимаете почему?
– Не догадываюсь.
– Плохо знаете наш город.
– Три концерта в день. Даже походить по городу толком не удалось, – объяснил я.
– А зря. Центральную улицу видели?
– Видел. Холмистая и длинная, конца не видно.
– А как называется?
– Ленина.
– Это сейчас ее так называют. Чаще официально. А в народе по-прежнему называют Аннинской. В честь дочки омского губернатора из прошлого века.
– Интересная девушка была?
– Еще бы! Дочь губернатора! Выйдет вечером пройтись по улице – глаз не оторвешь. Статная, глаза чистые, коса аккуратно завязана, не девушка, а загляденье. Со всеми прохожими здоровается. Мама за ней подглядывала, потом мне вспоминала, во что она одевалась, какую книжку в руках держала, как и о чем с подругой разговаривала, как относилась к гувернантке… Громкого слова от нее не услышишь, тем более грубого. Никого не обижала. И за все, что ей доброго сделаешь, говорила «спасибо». Всем желала доброго здравия. По воскресеньям бедным развозила подарки. Ее улица была эта, Аннинская, и на этой улице можно было встретить хорошего парня, найти свою удачу. Некоторым удавалось, пока не стало Ани.
– А куда она девалась?
– Наверное, уехала. А куда – не знаю. Родителей ее сгубили. Ни за что, ни про что. Как буржуев. Аню гувернантка спасла. Спрятала у себя. А потом они куда-то уехали. Скрытно. И скучно стало на улице, до смерти. Не с кого брать пример. Раньше все городские девушки старались походить на Аню, даже одеваться и говорить, как она, те же книги читать, что и она, даже в голосе подражать. Спасибо директору филармонии. Он нас, кружковцев, кто пел и танцевал в самодеятельности, собрал и отправил учиться в Москву. Может, здесь кое-чему хорошему научимся. А вот с кого пример брать? Подражать кому? Алле Пугачевой? Отличная певица. Но я Люба Полищук, я Пугачевой никогда не стану. И зачем, когда она есть? От сотни одинаковых певиц жизнь веселее и разнообразнее не станет. Разве я не права? – недоуменно заметила мне Люба.
– Правда. Об этом мы еще поговорим. Вам сейчас куда? – спросил я у нее. Она остановилась в нерешительности.
– Мне? – замялась она. – Наверное, к метро.
Мне показалось, что, несмотря на показную боевитость, она находится в смятении, не знает даже, куда ей нужно идти. И пришла заказывать эстрадный номер только для себя. Значит, семейная жизнь рухнула. Надеялась на помощь и советы Юровского, тем более его назначили Генеральным директором Росконцерта. Но проначальствовал он недолгое время и куда-то исчез. Куда именно – я не знал. Судя по всему, теперь помочь Любе не может. Она осталась одна в громадном шумном и чужом городе, где люди спешат, кто куда, и никому до нее нет дела. Знакомые говорят о ней: красивая, талантливая, необычная, а как применить эти качества в искусстве – явного понимания у нее пока нет. Была бы определенная цель на сцене, наверное, стремилась бы к ней очертя голову. Подругам по студии говорит, что главное-то в жизни есть – ребенок, чудесный мальчик, обаятельный, ласковый, терпеливый. О нем – ее нелегкие думы, а значит, о работе, о том, чтобы создать ему нормальные условия для жизни, и конечно, о том, чтобы себя достойно выразить на сцене.
– Здравствуйте, девушка, я вас где-то встречал, – прикалывается к ней брюнет с восточным акцентом, но она отворачивается от него. Пойти на панель – самое простое дело. У подъезда большого дома скопилось несколько девчат, ищут клиентов.
– Ты откуда? – спрашивает у одной из них Люба.
– Тебя, что, лесбос интересует? Швартуйся к Наташке. В голубом берете, – говорит девушка и плотно прилипает губами к сигарете. – Чего не идешь? Чего ждешь? К нам прибиться хочешь или ты из ментовки, сучка? Чего молчишь? Катись отсюда, пока не набили рыло! – угрожающе шипит проститутка.
Люба отходит в сторону, но повадки и поведение девушек невольно запоминает. На всякий случай. Вдруг приходится. И через несколько лет пригодились в кинофильме «Интердевочка», где она играла роль проститутки. Кое-что от себя добавила, некоторые манеры утрировала, но роль получилась, зрители запомнили.
Давно это было. Когда она о кино лишь мечтала в самых несбыточных грезах. Думала реально только об одном – как бы прочно и успешно устроиться на эстраде. Ведь она как никак, но уже была начинающей артисткой из коллектива «На эстраде – омичи». Родителям послала первую афишу, где они с Валерием смотрят друг на друга и улыбаются. Пусть мама думает, что дочка устроилась, работает, кое-что зарабатывает, маловато, пусть, пока никто прилично в их коллективе не получает. И не из-за денег пошла она на сцену. У нее в Омске даже была кличка «Артистка». И наверное, не случайно прицепилась к ней. Что-то артистическое в Любе было – и в фигуре, и в лице, и в мимике. И самое важное бушевало в душе – неодолимое чрезмерное желание стать актрисой. И в душе хватало страсти на десяток ролей, но не на эстрадных, чисто развлекательных, а с любовями, печалями, даже с дракой с мерзавцем, оскорбившим маму. Страсти бушуют, никак не угомонятся, но внезапно всех их затмевает образ сына. «Если нужно, Алешенька, – мысленно обращается Люба к сыну, – я ради тебя стану исполнять даже музыкальный фельетон, хотя, честно говоря, даже приблизительно не знаю, что это такое, никогда не слышала. Но уже знаю автора, который этот фельетон может написать. Не злой человек. Если очень попрошу, напишет. А папочка наш пропал. Кто в этом виноват? Разбираться поздно. И стоит ли? Надо начинать жизнь заново. Не сердись на меня, сынок. Не бойся! Не пропадем! У тебя мама сильная и решительная! И ты здоровый парень. Поступай в ГИТИС. Не возьмут – зиму поработаешь грузчиком. Потом снова подашь документы. Не будем сдаваться, сынок, пока не добьемся своего!»