«Мадам… Ах! Черт возьми! Не смейте на меня так смотреть! Я бретонец, и особым терпением не отличаюсь… Если вы стоите не больше, чем другие, то я смогу в этом убедиться весьма скоро! И не вздумайте меня гнать вон… У меня с собой вся необходимая сумма».
И он, как ему кажется, очень спокойно достает свое портмоне.
Манон, пораженная подобной самоуверенностью, несколько испуганно на него взирает. Ему чуть больше двадцати. Провинциал и грубиян, выросший на соленых лугах, упрямый как ягнята, чья черная шерсть остается на скалистых отрогах Финистера. Глубина его больших глаз мрачна и тревожна, она свидетельствует о его принадлежности к клану дезертиров и убийц, к клану авантюристов и пиратов, которые, вылавливая потерпевшего кораблекрушение, могли запросто его прикончить и забрать набитый золотом пояс. По одной только манере решать денежные вопросы, можно предположить, что его отец, почтенный деревенский нотариус, происходит из благородного рода разбойников с большой дороги.
Манон не знает, что и делать. Следовало бы выставить его за дверь. Так было бы безопаснее. Он разбил вазы принца Кориски, старые клуазоне[9], которые, склеив по кускам, еще можно продать луидоров по пять. Даже если предположить, что она уступит за обычную цену, она потеряет разницу между клуазоне целыми и склеенными.
По еврейской привычке во всяком деле мысленно подсчитывать выгоду, она кладет на одну чащу весов глаза юноши, а на другую — осколки, рассыпанные по ковру. Но вся проблема в том, что она не еврейка: она уступит против своей воли, не признаваясь себе, безответно.
Она звонит, чтобы принесли обещанный чай.
Входит служанка с подносом в руках. Люсьен сопит, закусывая губы, чтобы не выдать какую-нибудь глупость.
Они садятся.
МАНОН (улыбаясь): Еще горячий, не правда ли?
ЛЮСЬЕН: Да, еще бы!
Про себя:
Черт, мне не отделаться от этой чашки! Я выгляжу каким-то моллюском! И зачем я сюда пришел? Заявился на свою голову! Она, наверное, принимает меня за полного кретина…
МАНОН: У вас в полку сильно муштруют? Я слышала, что капралы очень суровы к молодым солдатам.
ЛЮСЬЕН: Я вообще ни черта не делаю, а когда выхожу прогуляться, капрал надраивает мне пуговицы.
Про себя:
И какого черта я отпустил эту шутку? Как мне теперь выпутаться? У меня голова идет кругом… Она выглядит так шикарно, у меня даже нет слов! Ну-ка! Перейдем к водке.
Он берет первый попавшийся графинчик.
Вы позволите, мадам? Это чтобы чай чуть остудить.
Он выливает половину содержимого себе в чашку.
МАНОН (ласково): А вы знаете, что фарфоровых ваз уже не осталось?
ЛЮСЬЕН: Ну и ладно, бить вазы всю ночь я все равно не собираюсь!
МАНОН: Будем надеяться. Так, значит, вы бретонец?
ЛЮСЬЕН (раздраженно): Я ведь вам уже сказал. А это вас не устраивает?
МАНОН: Бретань — прекрасная страна.
ЛЮСЬЕН: Думаю, вы готовы посмеяться и над Бретанью и над бретонцами в придачу.
МАНОН (снимая кольца и поигрывая ими): Ну как я могу смеяться, если… Какой же ты глупыш!
ЛЮСЬЕН (придвигаясь к ней): Нет, я не глупыш, и вот доказательство: я остался, хотя у меня было сильное желание…
Как во сне.
Неужели это все на самом деле… вы и я?
МАНОН (кидая кольца в чашку юноши): Не знаю. Что за идея, взять и написать мне письмо. Не пей этот чай: он же с ликером! Ты туда налил анисовки… Тебя вытошнит!
ЛЮСЬЕН (отталкивая чашку): И действительно, лучше от этого воздержаться. Неужели ты надеешься, что твои кольца растворятся?
С нежностью.
Скажи, правда, что у тебя в комоде есть ящик, набитый скабрезностями для пожилых господ? Мне об этом рассказал один друг, журналист… А ожерелье за двадцать тысяч рублей, которое взял у своей жены и подарил тебе один русский, ну, русский офицер? Про него еще говорили, что он остался в Париже… А твой парик из золотых ниток? А твои пачки с этими… с эмильенами… нет, с алансонскими валансьенами? Ах! А сколько всего рассказывают по поводу твоего белья: и того, что снизу, и сверху, и сбоку! Я пришел увидеть все, так как, думаю, это того стоит. Я сказал себе: «Чем покупать семьдесят штук по сорок су каждая, уж лучше заплатить ту же сумму, но за один раз, настоящий, поразительный… я предпочитаю поразительный, то есть все семьдесят сразу… понимаешь?»
МАНОН (задумчиво): Понимаю… так ты меня не любишь?
9
клуазоне — (от