Большое окно в холле первого этажа было распахнуто настежь, две технички сбрызгивали его жидкостью «Секунда» и оттирали насухо старыми газетами.
В холл беспрепятственно лился майский свет и аромат цветущей сирени, такой сильный и буйный, что временами он забивал даже запах «Секунды», от которого у техничек слезились глаза и щипало в носу.
Аделаида вышла на крыльцо и глубоко вдохнула этот чудесный аромат близкого лета и неминуемого, несмотря ни на что, окончания учебного года.
Аромат свел ее с крыльца и потянул вправо, за угол, туда, где у самых окон школьной столовой гнулись под тяжестью белой и сиреневой пены тонкие зеленые ветви.
Сирень – магическое растение. Если зарыться носом в цветущие грозди и закрыть глаза, то достаточно ничтожно малого мысленного усилия, чтобы очутиться в Сиреневой стране.
Из Сиреневой же страны можно попасть куда угодно, в любое место, где цветет сейчас хотя бы один, пусть чахлый и слабый, кустик сирени. Но, конечно, туда, где сирени – целое море, попасть гораздо легче. Миг – и ты уже там.
В Питере, например, больше всего сирени на Марсовом поле.
После каждого сданного в летнюю сессию экзамена Аделаида с подругой ходили туда – отдохнуть, поесть мороженого (сливочный пломбир в вафельном стаканчике за девятнадцать копеек!) и помечтать о будущем.
У них на Марсовом поле появилась своя, любимая, скамейка с видом на Неву и примета – если скамейка свободна, то и следующий экзамен пройдет успешно.
Если же скамейка оказывалась занята… ну, в конце концов, кто же верит в приметы во времена разрядки международной напряженности, покорения космоса и всеобщего неуклонного продвижения вперед?
Подруга, фантазерка и мечтательница, развлекала Аделаиду сочиняемыми на ходу историями про будущую, интересную и такую непохожую на нынешнюю, жизнь.
Она в любом случае должна была быть прекрасной и неповторимой. И романтичной, потому что главное в жизни – это любовь.
Лучше всего выйти замуж за ядерного физика и уехать с ним в Дубну или Серпухов, говорила подруга, ученые там вот-вот откроют термоядерный синтез и тем самым произведут переворот в мировой науке и экономике.
Или за астронома и отправиться с ним в Крым – тоже очень интересно и перспективно.
Говорят, они там ловят разные сигналы со звезд и вот-вот вступят в контакт с иными цивилизациями (подруга, учившаяся на филологическом, обожала братьев Стругацких и сама собиралась стать писателем-фантастом).
Про Сиреневую страну тоже она придумала и рассказала Аделаиде.
Сиреневая страна понравилась той гораздо больше, чем байки про управляемый термояд или голоса неба.
Было в этой истории что-то трогающее душу.
Не мощные катаклизмы в мире элементарных частиц, наблюдаемые бесстрастным интеллектуалом с холодными голубыми глазами, и не звездные дороги, на которых заблудился взъерошенный, ошалевший от бессонницы астроном, мечтались ей на сиреневой скамейке…
А маленький домик на берегу реки или озера, синий лес, тишина… Сирень, конечно же, вокруг, а еще – яблони, груши, кусты малины…
И кто-то с удочкой, сидящий на краю длинных деревянных мостков.
Облик рыбака виделся неясно, но домик, кусты, солнечные блики на безмятежно-ленивой воде представлялись двадцатилетней Аделаиде совершенно отчетливо.
Потом она вышла замуж за Бориса, и Сиреневая страна постепенно забылась вместе с другими мечтами (хотя чего-чего, а сирени в нашем городке всегда росло предостаточно).
С подругой-фантазеркой, не ставшей писателем, зато успешно защитившей диссертацию и согласившейся работать на кафедре филологии, Аделаида пару раз в год обменивалась поздравительными открытками.
Иногда ей приходило в голову, что вот, хорошо бы встретиться, поболтать, вспомнить молодость… но все как-то руки не доходили позвонить и договориться, были какие-то мешающие обстоятельства. Да и Питер не близко, просто так туда не выберешься.
И каждый год, в конце мая – начале июня, в пору цветения сирени, Аделаида шла на работу мимо буйно разросшихся кустов, испытывая лишь легкое томление от запаха и заботу о том, что надо бы их подрезать, чтобы не заслоняли солнце и не мешали открывать окна в столовой.
Теперь же Аделаида стояла под окном, наклонив к себе самую тяжелую, пышную кисть, и с упоением искала в ней пятилистники. Она нашла уже три, и все их, как полагается, съела.
Жаль, что там, где он сейчас, не растет сирень.