Знаем, знаем, «прекрасное должно быть величаво…»125
В этом отрывке пыл любви поутих. Неоправданных, навороченных сравнений практически нет. Автор рассуждает временами здраво. Хотя недостаточно ясно. Каково оно это загадочное «расстояние должной меры»? «Лаида хорошего роста». Какого? Два метра? Или полтора? Не знаю как Вам, Серкидон, а мне кажется, что автор испил из приоткрытых губ, не однажды приникал к нежной шее, и хотя интерес к ним не потерял, но река любви, скорее всего, уже на равнине.
Шекспир. Ну а как же без него:
Её глаза на звёзды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И чёрной проволокой вьётся прядь.
С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щёк.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.
Ты не найдёшь в ней совершенных линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле…
И всё ж она уступит тем едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали126.
Перед нами зрелая любовь. Образ, который когда-то «правдиво» запечатлел глаз-гравёр, рассеялся. Его место заняла реальная, живая, любимая женщина. Может быть, и жена. Всегда бы так!
А что касается водоёма: полноводная плавная могучая река любви медленно течёт в озеро, или в море, или в Океан Любви. Зависит от масштаба личности мужчины. Если лирический герой стихотворения не уступает Шекспиру, то, безусловно, Океан.
И милый стишок напоследок. Предупрежу: лирический герой стихотворения не так мудр, как царь Соломон, и не обладает масштабом личности Шекспира по причине младости своей. Автор стихотворения позабыт мной бессовестно:
ХУДОЖНИК
Забывая про обед,
Я рисую твой портрет.
Нарисую краской чёрной
Прядку чёлки непокорной,
И глаза, как два окошка,
Носик, вздёрнутый немножко,
Губки, точно два коралла,
Нарисую краской алой,
По бокам поставлю точки,
Это ямочки на щёчках.
Кажется, готов портрет,
Никого прекрасней нет!
Но чего-то не хватает…
Нет, не внешность всё решает,
Волю дам карандашу –
Снизу «дура» напишу.127
Что случилось? А тут и к бабке не ходи, ручью любви была поставлена плотина. Обладательница непокорной чёлки и сама оказалась непокорной, она отвергла художника, и лирический герой превратился в лирического хама. Извечное мужское: не моё, значит – дура. Будем надеяться, что мальчик выправится. Подрастёт – поумнеет. Пока всё.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
– 25 -
Приветствую Вас, Серкидон!
В прошлом письме мы с Вами позволили себе лирические распетюкивания, сегодня будем серьёзней. Дабы уравновесить наши мировоззренческие позиции, опереться на обе ноги и включить в работу оба полушария, предлагаю рассмотреть любовь как болезнь.
Надоело мне копаться в стародавних временах, нашёл подходящую цитату у современника. Русский американец Александр Генис128: «Любовь, помнится мне, – вид болезни. Липкий туман в голове и головастая бабочка в желудке. Злость, недоверие, ревность и бескрайний эгоизм: твое счастьё в чужих, да ещё и малознакомых руках».
Вторая цитата из творческого наследия польского классика Болеслава Пруса129. Герой его романа заразился любовью поздно, не имея от этой болезни предварительных прививок: «Если бы Вокульский часто влюблялся, каждую неделю меняя предмет страсти, он был бы свеж, как розанчик, управлял бы своим рассудком и мог бы сделать много хорошего в жизни. Но он, как скупец, копил чувства в своём сердце – и вот результат этой бережливости. Любовь хороша, когда она подобна лёгкой бабочке: но когда, после долгого сна, она просыпается в душе человека, словно тигр, – спасибо за удовольствие!»
Заметьте первое: опять мы сталкиваемся с бабочкой. Заметьте второе: не следует откладывать любовь на потом, не уподобляйся Вокульскому, влюбляйтесь просто немедленно. Прислушайтесь и к предостережению от Байрона: «Любовь подобна краснухе или кори – она тем опаснее, чем позже мы ею заразимся».
Переходя к стихам, начнём с хорошо знакомого нам современника. Владимир Вишневский, – влюблённый и ранний:
Начал я различать, где осина, где липа.
Я мелькал в зеркалах – отразился в недолгих стихах.
Не пугайте меня осложненьями гриппа!..
Я такую любовь перенёс на ногах.
И сразу же вспоминаются: пастернаковское определение любви как «высокой болезни», цветаевские строки: «Мне нравится, что Вы больны не мной…», и блоковское: «В болезни сердца мыслю о тебе…», и опять цветаевское: «Мне нравится, что я больна не Вами…» А тут и Владимир Владимирович с его «Облаком в штанах»: