Выбрать главу

Адриан открыл рот, желая оправдаться, но она не дала ему сказать ни слова, пока они не сели в автомобиль, который отвез их домой.

— Ведь ей и так достаточно тяжело. Иметь такого мужа, который является для нее помехой во всем! Конечно, этот несчастный виноват в том, что она лишена всех радостей жизни. Подумай только об этом, и если бы ты мог представить себя на ее месте, ты наверно не напомнил бы ей о нем.

— Но я только спросил, как здоровье этого несчастного, — с отчаянием прервал ее Адриан.

— Да, но ты не должен был спрашивать.

— Я ведь не знал, Габриэль!

— Но я предостерегающе посмотрела на тебя.

— Я не мог знать, что означает твой взгляд…

— Значит уже дошло до того, что ты не понимаешь или не желаешь понять меня, мой взгляд, мое желание.

Адриан издал легкое восклицание, быстро нагнулся к ней и заглянул ей в лицо. Затем взял ее за подбородок и, смеясь, поцеловал. Маркиза тоже рассмеялась.

— Все же, — пробормотала она, — ты на ее месте наверно не хотел бы иметь такого мужа, как Клод Дезанж, не правда ли?

Но Адриан недаром служил в дипломатическом корпусе:

— Я не хотел бы иметь никого другого, кроме тебя, — заявил он решительно.

* * *

Доктор появился в гостиной с некоторым опозданием. Сара встретила его, приветливо махнув рукой, и налила ему чашку чая. Он сел около нее на низком диване и внимательно следил за ее легкими движениями.

Доктор Лукан был специалистом по нервным и душевным болезням и пользовался большой известностью. Он отличался несколько резкими манерами и за его откровенность в обществе его считали даже грубым. Доктор Лукан прекрасно относился к Саре. Он взглянул на нее и на его умном лице появилась симпатичная улыбка.

— Итак? — спросила она, подавая ему чашку чая.

— Нет ничего утешительного, к сожалению. Новый способ лечения не помог совершенно, я крайне огорчен!

— Не помог?

— Абсолютно не помог.

— Но лечение не причиняло боли Клоду. Вы обещали, что ему не будет больно. Почему вы так огорчены?

— Я огорчен и разочарован неудачей. Вот и все.

Наступило небольшое молчание. Через раскрытое окно доносилось щебетание птиц.

— Значит, — тихо спросила Сара, — теперь нет уже никакого средства?

— Боюсь, что нет.

Он наблюдал за ней с напряженным выражением.

— Я хотел бы, чтобы вы уехали, — сказал он внезапно, прерывая молчание, — уехали немедленно.

— Я не могу.

— Вы хотите сказать, что не желаете.

— Да.

— Ну, конечно. Но послушайте, графиня, я буду откровенен с вами. Ваш муж не понимает и никогда не поймет, что вы не оставляете его. Даже если бы вы не отходили от его постели до последней минуты, держа его руку в своих, он никогда не узнал и не почувствовал бы этого. Какой смысл имеет ваше присутствие здесь?

Сара медленно вертела на пальце великолепное кольцо с сапфиром. Она внезапно подняла голову и ее взор встретился со взором Лукана.

— Даже вы, несмотря на все ваши знания, не могли бы поклясться, что Клод абсолютно ничего не сознает из окружающей жизни и никогда не придет в себя. Или, может быть, вы уверены в этом?

Она подождала ответа.

— Я поклялся бы, если был бы уверен, что смогу уговорить вас, графиня. В жизни никогда нельзя быть абсолютно уверенным в чем бы то ни было. Но в одном я могу убедить вас. При такой болезни, как у вашего мужа, мозги человека погружены в такой мрак, что он не может сознавать окружающего, никого не может узнать, ничего не может вспомнить. Он умер для жизни.

— Но сознание может вернуться? — спросила Сара.

— Я никогда не верил в чудеса, — с раздражением ответил Лукан.

Он нагнулся вперед, чтобы зажечь папиросу. Когда вспыхнула спичка, освещая на мгновение их лица, он быстро спросил:

— Почему вы, при вашей молодости и с вашим темпераментом, приносите такую ненужную жертву, прекрасно сознавая, что эта жертва излишня и бесполезна.

Сара посмотрела на него:

— Есть вещи, которые трудно объяснить.

— Но почему вы поступаете таким образом? — настаивал Лукан.

— Наверно вам, как и всему обществу, известна история моего замужества с Клодом?

— Всегда существуют какие-нибудь слухи, — презрительно ответил доктор.

Сара улыбнулась и улыбка преобразила ее лицо, которое стало совсем юным, прелестным и немного печальным.