Археолог был нужен Флинну живым. То, что было в маленькой лысеющей башке профессора Брейниака, могло бы помочь сохранить в целости и сохранности жизнь Флинна и его команду, если бы он смог доставить яйцеголового в безопасное место старого арсенала цитадели, который в настоящее время использовался как центр управления раскопками. Черт возьми, если бы ему платили за то, чтобы он нянчился с академиком, он бы позаботился о том, чтобы этот сукин сын остался в живых.
Извилистые, кривые коридоры были скользкими от плесени. Эти подземелья и коридоры были построены значительно ниже естественного уровня грунтовых вод, и мускусная, зловонная атмосфера пропитывала каждый дюйм подземного лабиринта. Ручейки воды стекали вниз и текли по каналам между огромными гранитными блоками. Не было никакого раствора, скреплявшего эти блоки вместе. Такому камню, как этот, не нужен был цемент, чтобы удерживать его на месте. В этих туннелях — глубоко под тем, что когда-то было массивным, внушительным замком, — на них давили тысячи тонн каменной кладки и камня.
Вернувшись в комфорт отеля, археолог рассказал Флинну и его команде бессвязный рассказ о предполагаемой истории цитадели. Это была, как сказал Гэри Паркс, сказка на две бутылки. — Бутылки, о которых шла речь, были наполнены местным самогоном, растворяющим краску, расплавляющим кишечник ликером, который, вероятно, приведет к слепоте, если вы выпьете слишком много этой чертовой дряни. Флинн был практичным парнем и, вплоть до того момента, когда эта… штука… ворвался с рычанием в дверь, применил довольно прагматичный подход к таким понятиям, как способность истинного зла, отчаяния и боли пропитывать сами стены здания. Поэтому он терпеливо слушал о том, как камни скреплялись вместе с криками проклятых, давно умерших, но не обязательно похороненных. Археолог подробно рассказал о том, как ужас заключенных был запечатлен на камне ободранными, сломанными ногтями и окровавленными обрубками. Это стало таким же реальным, как любая картина; вечная память о зле, которое творилось в этом темном и диком месте. Он рассказал ужасные подробности о том, как каждая камера была занята истощенными, напуганными заключенными, их разум был изорван и изувечен постоянными криками, воплями и мольбами о пощаде, которые эхом отдавались по всем подземным камерам. Когда охранники приходили за ними, они умоляли. О, как они умоляли! Они ползали на животах. Они плакали. Они взывали к своему Богу, который совершенно бросил их на произвол судьбы и прихотей своих похитителей — садистов.
Археолог не скупился на подробности в своем рассказе. Он объяснил, как смотровые глазки позволяли охранникам, которым доставляло удовольствие наблюдать за страданиями других, наблюдать за медленной и мучительной смертью заключенных, когда голод и болезни наконец побеждали. Они наблюдали, как крысы начинают грызть умирающих, когда те становятся слишком слабыми, чтобы прогнать их, делая ставки на то, на какую часть тела заключенного грызуны нападут первыми. По-видимому, это всегда были мягкие ткани — гениталии, лицо, глаза. Как только тело превращалось в обглоданные кости и липкий, вонючий слой стекловидной слизи на каменном полу, дверь открывалась, и в камере поселялся новый обитатель. Кроме одного.
Как перепуганные бойскауты, рассказывающие истории о привидениях у костра, Флинн и его команда наклонились вперед. В конце концов, все любят хорошую историю о замке с привидениями, не так ли? Археолог рисковал навредить зрению, налив себе еще один стакан самогона, и продолжил свой рассказ.
В этой камере, объяснил он, не было двери. Вместо этого массивные камни были принесены из других частей замка и использовались для того, чтобы замуровать дверной проем, оставив только зарешеченный глазок, через который стражники время от времени просовывали шипящую, визжащую кошку. Этому особому заключенному, которого привезли домой в этот темный и ужасающий замок после многих лет бесчинств по всей Европе, все еще нравилась его еда. Поэтому они давали ему кошек, потому что, казалось, это было единственное, чего он боялся. Это было своеобразной пыткой — давать ему то, что, как они прекрасно знали, он ненавидел, но был так голоден и истощен, что у него не было другого выбора, кроме как преодолеть свое отвращение и питаться любым визжащим кусочком, который охранники бросали через зарешеченную щель.