Мы ведем битву зубами и когтями, без оружия. Он силен и быстр, несмотря на свой возраст, он берет своим звериным, диким инстинктом. Однако я тренировался и боролся со своими собратьями годами, и, в отличие от Собески, я ничем не обременен. Мы проливаем кровь друг друга в шквале столкновений, но в итоге именно он истекает ею сильнее. Тем не менее он не уступает, даже когда я уже держу его зубами за горло, и он знает, что побежден…
Его смерть — почетна. Лучше, чем пасть под пулями или быть забитым камнями, будучи зарытым по плечи в каменистую афганскую почву… Несмотря на Собески, я не получаю удовольствия от этого убийства.
Когда с ним покончено, смываю кровь в холодных водах ближайшего ручья. Затем я возвращаюсь к недвижимому телу моего врага, снова принимаю человеческий облик и касаюсь своим лбом его.
Я не взял ручных инструментов, а здешняя почва слишком неподатлива для голых рук или лап, поэтому я хороню старика под грудой камней, которые собираю на берегу ручья. Я не знаю, был ли он, несмотря на свою природу, верующим, но я все равно определяю правильное направление по звездам и ориентирую могилу в сторону Мекки.
Когда я возвращаюсь к своему дикому "я", чтобы бежать назад, я в последний раз оглядываюсь вокруг. Местность вокруг кажется подходящим местом отдыха для старого ликантропа. Земля здесь сурова, неумолима и мрачно красива. Небо безоблачно, и луна чертит серебряные полосы по поверхности ручья невдалеке. Здесь, под черным куполом ночного неба и его миллионами звезд, прекраснее, чем в любом соборе, который я когда-либо видел.
Я поднимаю голову и вою панихиду по своим павшим братьям. Вой отражается от суровых и древних гор, окружающих меня, эхом далекого реквиема.
Назад, на базу. Там моя одежда все еще лежит на песке, где я ее оставил. Сейчас то время в ночи, когда тьма еще не начала рассеиваться, а утро — лишь темно-синяя полоска над горами.
Я собираюсь снова принять человеческий облик, когда дверь ближайшего контейнера вдруг открывается, и солдат выходит на прохладный ночной воздух. Он прочищает горло и плюет на песок. Затем он поворачивается к углу контейнера и расстегивает ширинку, чтобы облегчиться. Слишком ленив, чтобы дойти до биосортиров в конце ряда. Его запах мне знаком даже с расстояния в пятьдесят ярдов. Это мастер-сержант, что наехал на нас в столовой.
Я подкрадываюсь к тому месту, где мастер-сержант опорожняет свой мочевой пузырь. Когда я почти у него за спиной, я издаю мягкий рык из самой глубины груди. Мастер-сержант вздрагивает, как будто я ткнул его электрической палкой для скота. Когда он с хриплым воплем оборачивается, меня уже нет, я отошел в тень среди контейнеров. Я с удовлетворением чую, что мастер-сержант обоссал всю переднюю часть своих штанов.
После завтрака я иду к капитану и рассказываю ему, что сделал этой ночью. С пару часов он пытается меня разговорить, чтобы я выдал ему, где похоронил старого ликантропа, но я молчу как рыба. Все, что ему нужно знать, это то, что угрозы его солдатам больше нет. Я не хочу, чтобы они выковыряли из-под камней тело и утащили его с собой, чтобы резать и препарировать.
— Это совершенно не поможет вашей карьере, — наконец говорит капитан, когда становится сыт мной по горло. — Я отошлю вас обратно, как только прилетит следующий "Блэкхок". Пусть ваши люди разбираются с вами. Не хочу больше видеть вас на этом ФОБе.
К обеду я возвращаюсь на вертолете в Баграм.
Мы летим высоко, вне досягаемости пулеметов и реактивных гранатометов. Двери "Блэкхока" открыты. Под нами проплывает пейзаж: крошечные деревушки, обнимающие склоны холмов, долины, древние скалы, отточенные течениями истории. Я смотрю на эти далекие населенные островки и размышляю, у скольких из них есть покровители, подобные тому, которого я похоронил прошлой ночью.
Личные документы я ношу в конверте, в кармане на ноге. Срок моей службы истечет только через два месяца, и я какое-то время таскал с собой форму повторного призыва. Достаю из конверта и смотрю. Из-за ветра, врывающегося в открытую кабину, форма бешено колышется в руках, как живое существо, пытающееся вырваться из моей хватки.
Я разрываю форму пополам, затем складываю кусочки и разрываю их снова и снова, пока у меня не остаётся ничего, кроме горстки рваных бумажных квадратиков. Затем я раскрываю руки и выпускаю их. Турбулентность выбивает их из вертолета, где они разлетаются, танцуя в потоках горячего летнего ветра.
Marko Kloos. On The Use Of Shape-Shifters In Warfare (2021)
Перевод Романа Панкова