Тем вечером Йозеф сообщил девушке, что мясо тоже имеет свои ароматы, которые зависят от различных факторов, от сорта до возраста животного, наряду с более утонченными палитрами жировых прожилок, структуры ткани, упругости и цвета. Возьми тушу молодой говядины, отрубленные позвонки спинного хребта мягки, красны, губчаты и увенчаны щедрыми хлопьями жемчужно-белого хряща.
“Господи Иисусе!” – сказала она.
Ткань постного мяса соотносится с выпуклостями мускульных связок. А еще не
забудем цвет, который варьирует от бледно-розового к насыщенно-темному,
происходящему от концентрации гемоглобина, или, говоря о жире, лишенном сального
или масляного вида наружности, – от белого до сливочного. Телятина – суховатая,
серовато-розовая, упругая… Или взять свинину… Есть нечто определенно сексуальное в
окороке молодой хавроньи весом с центнер – мускул там эластичен и розов, мясо -
высший сорт. Так это и должно быть – сексуально. Таково различие между безобразным
и прекрасным, уродливым и отмеченным милостью Божьей, поляризация жизни,
движение от одного предела до другого: от мускула окоченевшего к мускулу
потовыделяющему, в котором белки денатурированы, а структура открыта. Жизнь и
счастье. То же самое и с музыкой. Хорошая музыка сексуальна. Разве это не
производное интуитивного эзотерического знания, чувство, возможно, забытый
инстинкт, рвущийся на поверхность? Озарение, что на нежность мяса влияет состояние
мускула либо количество посмертных сокращений, которые произойдут. Температура,
при которой хранится туша, надрезы, которые уменьшают мышечное напряжение, пропорция соединительной ткани… Осознание неизбежного: что кровообращение прекращается, что отсутствие кислорода вызывает распад углевода. Трупное окоченение, критическое падение водородного показателя, небытие.
“Ясно”, – гладя его брюки, сказала девушка слегка дрожащим голосом.
“Что-то не так?” – спросил Йозеф.
Она перегнулась, дотянулась до его бутылки и сделала глоток. “Нет, все в порядке, – ответила она. – А вы – поэт”.
“Нет, я мясник”.
“Ох”, – она почти поперхнулась, но сумела проглотить и произвела серию хихиканий пополам с рвущимся из нее смехом.
“С вами все в порядке?”
“Мясник, – произнесла она, гогоча во все горло. – Мясник! О боже! Мясник… Нет, все в порядке, все отлично. Просто, отымей меня Господь, не могу поверить, вот и все. Прости. Нет, я серьезно. Видишь ли, я ведь не знала, кто ты такой, и в один момент… то, как ты про все это говорил… в какой-то момент решила, что ты маньяк, который перережет мне горло или что-то в этом духе".
Не много чего другого произошло той ночью. Если и было нечто в воздухе – возбуждение, возможность, молчаливое обещание, магнетизм – все это сейчас ушло необратимо, сменившись простой, безопасной, трезвой реальностью.
Чувствуя себя несколько униженно, Йозеф натянул брюки, сказал спасибо и ушел. Она не попыталась его задержать, не пригласила заходить. Выглядело даже так, будто в последние минуты она внезапно потеряла к нему интерес и захотела, чтобы он ушел как можно быстрей. На пороге, когда Йозеф заколебался на секунду, она несильно толкнула его вперед и закрыла за ним дверь. Исполнилась презрением к профессии или просто, если такое возможно, загодя увидела, что наступает?
Какая бы химия между этой парой ни имела место в комнате той ночью, есть углы, не доступные для дилетантов, для умов тупых и незатейливых, лишенных способности маэстро увидеть тонкую незримую линию, за которой кончаются отбивные котлеты по-французски и начинаются они же по-английски. Поскольку взрыв ее хохота стал именно той искрой, которая воспламенила желание и страсть. Как та щепоткой соли, которая выявляет вкус колбасы.
На следующий день, когда его подмастерье, тупой круглолицый парнишка, который полагал, что косичка и серьга придают ему крутой вид, забыл наточить ножи, Йозеф впервые не отвесил ему подзатыльник. Не сказав ни единого слова, он вынул ножи из их стояка и провел с час, затачивая их собственноручно, правя с осторожностью на точильном камне, потом на маслянистом оселке, проверяя лезвия большим пальцем и затачивая снова, пока не стали, как должны были быть. И когда мальчишка подошел с извинениями, Йозеф только слегка усмехнулся, но не сказал ничего, в связи с чем ученика замутило от страха.
Любовь палила так чертовски жарко, что прожгла дырки в сердечном мускуле и выпарила всю воду из крови, которая, в свой черед, закупорила Йозефу вены настолько, что его пришлось положить в больницу и ампутировать незначительные части конечностей. Чтобы пережить любовь, Йозеф глотал аспирин, большими дозами, поскольку ацетилсалициловая кислота разжижает кровь и восстанавливает подачу кислорода к мозговым клеткам. Когда его клетки кое-как поправили, он сумел взять себя в руки и не сделать тех ужасных и безумных вещей, к совершению которых был непреодолимо искушаем в моменты, когда его артерии превращались в медленные ручьи горящей лавы. Это довольно близко и к официальной версии. Доктора настояли, чтобы человек отдавал себе отчет о беде, в которую сам себя загнал.
Иные говорят, он все равно не понял, что сражен любовью. Слишком был некультурный, говорят они, никогда не ходил на концерты, не услаждал себя изысканными винами и прекрасной музыкой, понятия не имел о затейливой еде, помимо нескольких примитивных мясных блюд, – как же мог он отличить великую любовь от заурядной лихоманки?
Третья группа соглашалась, что он был влюблен и понимал это, но все они вместе солидаризовались насчет того, что вся эта история с аспирином была придумана самим героем с тем, чтобы его жена поверила, что у него действительно лихорадка и озаботилась этим обстоятельством больше, нежели этой девицей, полуголой дивой на фото, спрятанном под кассовым аппаратом.
Какое фото? У него не было с собой камеры в тот вечер, когда встретил девушку. Из ее квартиры фото не выносил. Тогда откуда же он смог достать?
Значит вот как. Он выждал пару дней и, когда нужда увидеть девушку стала невыносимой, вернулся к той квартире. Ее, однако, не было. Дверь никто не открыл. Он прождал еще пару дней перед тем, как пойти снова, молясь, чтобы она была дома. Счастье не улыбнулось. Он беседовал с ее соседями, но никто ничего не знал про девушку: когда приходит и уходит, где работает, имеет ли каких-нибудь друзей или там родственников, и тому подобное. Он взял себе в привычку каждый день являться и стучать ей в дверь. Но квартира все равно была мертва, хотя пару раз Йозефу казалось, что кто-то мог быть там, внутри. Он мог поклясться, что слышит за дверью тихие шаги и вздохи, но как он мог быть в том уверен? Были моменты, когда Йозеф думал, что все это вообще ему приснилось или что он ошибся адресом. Он отклонял эти сомнения, поскольку запах был в наличии, отчетливый и безошибочный.