Глава 4
23 апреля 1924 года. Одесская губерния.
Аврора
Мне редко снятся сны. А сегодня, что-то снилось, я вздрогнула и проснулась. Я нехотя открыла глаза, так и не вспомнив сон, который приснился. Метнув взор в сторону не зашторенного окна, я поняла, что ещё очень рано. Заря только-только занималась. Тут же нахлынули воспоминания из детства, когда я спрашивала у мамы, почему они назвали меня Авророй.
Тогда она поведала мне историю, моего рождения. Мама говорила, что роды были долгими. И когда я, наконец, родилась повитуха выглянув в окно сказала: «вот уже и заря занимается».
- «Мама! Моя, мамочка! Как же мне тебя не хватает!» - зарыдала я и чтобы заглушить рыдания, уткнулась в подушку.
Наконец, обессилив от рыданий, я вновь уснула. Разбудили меня громкие наставления Глаши (папиной родственницы), помогающей нам по хозяйству:
- Ну что же ты делаешь, Мишенька? Ты что забыл про день рождения дочери? Пора взять себя в руки, и жить, хотя бы дня Авроры. Да и Верочка бы не одобрила. – Глаша громко вздохнула и ушла.
Я и сама заметила, что с отцом происходят странные вещи. Приходит поздно, и почти всегда выпивший. А недавно я на кухне обнаружила распечатанную бутылку с вином. И меня это пугало.
Прервал мои мысли, стук в дверь. Вошёл папа. В руках у него была коробочка, обвязанная праздничной ленточкой. Я приподнялась на постели, а папа сел на край кровати.
- Мой ангел! Свет мой ясный! Моя утренняя заря, с днём рождения тебя, доченька! – он протянул мне коробочку, и обняв поцеловал в лоб.
Я тут же почувствовала запах спиртного. Теперь понятно, почему Глаша его отчитывала. Он пил с утра. А папа продолжил:
- Это ещё не все подарки. Вечером у нас праздничный ужин. И тогда будет ещё кое что… – он, погладив меня по щеке, поднялся, подмигнул и попытался изобразить подобие улыбки.
Это был мой первый день рождения, без мамы. Сегодня мне исполнилось семнадцать лет. Я развернула коробочку, в ней лежало прекрасное жемчужное ожерелье.
На глаза снова навернулись слёзы. Ещё совсем не давно, мы с мамой смеясь, обсуждали, как на мой день рождения мы снова поедем в Одессу, и сходим в театр. И снова оденем одинаковые платья по последней моде, как когда-то в детстве.
Это случилось, так внезапно! Никто не ожидал. Она была в мастерской обсуждали эскизы. Внезапно у неё закружилась голова, она упала и сразу умерла.
Когда мне сказали об этом, я не поверила, выкрикивая что это не правда, я бегала из комнаты в комнату, в поисках мамы. А когда увидела маму в гробу, я потеряла сознание.
Вызванный тогда врач, выписал мне какие-то порошки, и я помню, что от них меня всё время клонило в сон. Я передвигалась, словно сомнамбула. И даже уснула в объятиях у Глаши, по дороге на кладбище.
Мне и сейчас не верится, что её больше нет. Мне всё время кажется, что она сейчас выйдет из какой-нибудь комнаты, и как всегда с улыбкой. Но её нет с нами уже, почти месяц.
Вошла Глаша с подносом в руках. Она старалась казаться беззаботной, но я знала, что ей тоже не сладко.
Я посмотрела на поднос, но даже запах горячего шоколада, и поджаренного хлеба, не вызвали у меня аппетита. Но Глаша вложила мне в руки ложечку, и села рядом.
- Кушай, ангел мой, кушай, – сказала она, окидывая меня нежным взглядом, а затем добавила. - Говорят такие красивые детки, как ты, только от большой любви родятся. А ведь, это правда!
Я не могла, не улыбнуться. Намазав хлеб вареньем, под одобрительные взгляды Глаши, я почти всё съела. Зная, что с ней бесполезно спорить.
Когда я поела, она улыбаясь достала из кармана своей широкой юбки, свернутый носовой платок. Она бережно его развернула, и достала золотое колечко. Взяла мою руку, и надела на мой палец. Это было не броское, но очень нежное колечко, с изумрудным камушком.
- Это тебе, моя девочка. Когда-то, мне его подарил мой муж, наказывая беречь, и передать нашей дочери. Но мне бог, своих детей не дал. А твоя матушка позволила, ухаживая за тобой, погреться в лучах материнства. Оно теперь твоё, по праву.
Затем, взяв поднос, быстро вышла из комнаты.
Когда, через некоторое время, я вышла из комнаты, одетая во всё тёмное, Глаша всплеснула руками, и прикрыла рот ладонью. Так она делала, когда бывала крайне удивлена.