Тем временем внезапный штормовой ветер достиг размеров урагана, и все, что Люси могла, это с трудом пробраться в сад. Она не рискнула положить Ларри на холодную землю, ведь как только она доберется до летнего домика, они найдут там убежище от ненастья. И она, спотыкаясь, направилась туда. Один раз она упала наземь и с трудом поднялась, не замечая боли, без страха. Она думала только об одном: поскорее добраться до спасительного убежища. Безусловно, ее первая мысль была о ребенке, но вскоре в ее голове мелькнуло еще одно: ей надо вернуться в дом и предупредить остальных.
Она даже не заметила, как оказалась на лестнице, ведущей в летний домик. Покрепче закутав плачущего Ларри в одеяло, она положила его на пол, успев пробормотать несколько успокаивающих слов, резко развернулась и бросилась обратно к дому. Ночная тьма теперь не была ей помехой, поскольку все крыло, где располагалась детская, охватило ревущее пламя, языки которого уже добрались до задней части дома. Люси заметила, что широкая наружная лестница, ведущая на второй этаж, еще цела. Ну, конечно же, она сможет подняться, пробраться в вестибюль и добраться до крыла, где спят Савой и Кэри.
Она подбежала к наружной лестнице и, перескакивая через две ступеньки сразу, достигла входной двери. Двери в Синди Лу никогда не запирались на ключ, но Савой всегда следовал привычке отца — на ночь закрывать дверь на щеколду. В отчаянии Люси всем своим весом навалилась на массивную дверь, но, осознав тщетность своих попыток, изо всех сил застучала кулачком в боковое окно. На этот раз ее усилие увенчалось успехом. От сильного удара стекло разбилось, ей удалось просунуть руку в отверстие и кровоточащими пальцами дотянуться до злосчастной щеколды. Когда дверь открылась, на улицу вырвались черные клубы дыма. Люси переступила порог и стремительно побежала по вестибюлю, пока дым не попал ей в легкие и она не упала.
13
Ближе к утру Кэри всегда сквозь сладкий сон протягивала руки к Савою, устраиваясь поуютнее. Это уже стало для нее привычкой. Савой к этому времени неизменно просыпался, ибо инстинктивно чувствовал «час плантатора», привитый ему с самого детства. Однако теперь он оставался неподвижным до тех пор, пока столь милые его сердцу знаки пробуждения жены не вдохновляли его повернуться к ней. Он всегда прижимал ее к себе, утыкался головою в ее грудь, нежно целовал плечи, потом шею и наконец — губы.
Сейчас она проснулась не от поцелуя и не от ласк любимого. Ее вытянутые руки натолкнулись на какую-то странную пустоту. Когда она это полностью осознала, то также почувствовала боль. Причем скорее тупую, чем острую. Эта боль немного напоминала состояние после хлороформа, который ей давали, когда она испытывала последние схватки при родах. Эта боль становилась мягкой, но одурманивающей. Однако такое должно случиться вновь только через несколько месяцев. И Кэри попыталась понять, откуда у нее эта тупая боль, как вдруг кто-то коснулся ее руки и ласково окликнул по имени. Поскольку голос не принадлежал Савою, она неохотно открыла глаза и вдруг увидела отчима, сидящего подле ее кровати. Теперь она поняла, что находится не в Монтерегарде, а в Синди Лу и лежит на той маленькой кроватке, на которой спала до замужества.
— Кэри, — произнес опять голос Клайда. — Кэри, дорогая…
Да, теперь она не сомневалась, что услышала голос отчима, однако он был какой-то необычный, незнакомый. И все вокруг было странно. Она ничего не понимала. Ей совсем не понравились эти озадаченность и смятение, сразу охватившие ее. Она попыталась расспросить обо всем Клайда, но ее собственный голос показался ей необычнее всего, а тупая боль, пронзившая тело, заставила окончательно пробудиться от оцепенения.
— Монтерегард… Монтерегард сгорел… во время бури, неожиданно случившейся ночью, — проговорил Клайд. — И сейчас тебе лучше… тебе лучше пожить дома.
— Но ведь не останется же Савой в Монтерегарде без меня?
— Конечно, конечно. Он тоже в Синди Лу. Но, видишь ли, ему пришлось бороться с огнем. Так что он… сейчас спит.
— Не понимаю… почему же он не спит здесь, рядом со мной?