Парадиз-палас был огромным величественным сооружением, напоминающим старинный европейской архитектуры дворец, построенным в 1915 году. Он стоял на берегу озера и своим фасадом был обращен к небольшому острову, находящемуся не более чем в миле от него. Остров представлял собой остроконечную гору, на которой тут и там росли вечнозеленые деревья. Очень давно на одном из ее склонов какой-то богатый, но, увы, никому не известный чудак построил довольно большую виллу в готическом стиле. В настоящее время здесь никто не жил. Это место стало излюбленным местом паломничества многих художников. Они приезжали в Парадиз-палас, чтобы из его парка, с разрешения хозяев особняка, зарисовывать этот необычный остров, а некоторые переправлялись на него, писали виллу и окружающие пейзажи. Элиз сама потратила много времени, делая эскизы горы и округи, а возвращаясь домой, часами не отрывалась от мольберта, создавая картины.
В данный момент девушка занималась одновременно четырьмя делами: чистила ананас, отвечала на телефонный звонок, делал пометки в записной книжке о ближайшей экскурсии в галерею и обдумывала посещение Молодежного музея, которое должно состояться через две недели.
Ананасы были очень сочные и спелые. Их прислала приятельница Хильде. Проблема была в том, что тетушка уехала на несколько дней. Естественно, что нежные фрукты столько ждать не могут. Надо было или съесть их немедленно, или выкинуть, пока не испортились, или законсервировать. Девушка выбрала последнее, решив, что первые два варианта никогда не поздно осуществить, зато тете будет приятно.
Элиз только что поставила последнюю стерилизованную банку на кухонный стол, когда тихое поскуливание напомнило ей и о других обязанностях. Сегодня она присматривала еще и за Реги, маленьким серым щенком королевского пуделя соседки тетушки Хильды. Выпустив его во двор, она побежала обратно, услышав звонок телефона.
— Экскурсии с Элизабет Пейдж, — представилась она. Не прерывая разговора, зажав трубку между плечом и ухом, взяла ананас и начала очищать его. — Выставка статуэток в Сан-Франциско… Да-да, конечно… — Она поставила на огонь кастрюлю с водой и насыпала в нее сахар. Затем, отрезав верхушку и низ ананаса, начала делить его на дольки. — Спасибо, миссис Тэрнер. Я рада, что вы поедете с нами. Надеюсь, экскурсия вам понравится.
Девушка положила трубку и перевела дыхание. Вытерев руки о кухонное полотенце, она сделала пометку в записной книжке. Продолжая возиться с фруктами, Элиз начала мысленно отбирать и сортировать информацию для экскурсантов, с которыми она поедет в Молодежный музей.
«…Как вы видите, акварели швейцарского художника Карла Бодмера, которые очень точно передают колорит нашей родной природы… Он сопровождал австрийского герцога Максимилиана I во время его путешествия по реке Миссури в 1860 году…»
Девушка остановилась, задумавшись. Потом решительно кивнула головой: да, историческая справка здесь не помешает.
«…Рисовал леса и долины, горы и прерии, людей и их обычаи. А как насчет …изображенных с проницательностью истинного художника…»
Жалобное повизгивание и поскребывание прервали ее мысли. Вытерев руки, Элиз открыла заднюю дверь и впустила Реги. Некоторое время спустя ее мысли потекли в совершенно другом направлении.
Как мне все-таки повезло, что мистер Охара одолжил автобус, думала она, продолжая готовить ананасы. Но только ли в везении дело? Девушка нахмурила брови. Не вмешайся Талберт Оксли, не видела бы она автобуса, как собственных ушей.
Девушка прогнала прочь воспоминания об этом человеке. Она убеждала себя, что будет счастлива никогда больше не видеть его. Голос разума говорил ей, что между ними ничего, кроме обеда и разговора в «Удаче», не было и быть не может. Но вот сердце… Сердце замирало всякий раз при малейшем воспоминании о его бездонных, манящих, веселых голубых глазах, искренней улыбке, на которую нельзя было не ответить… Элиз помотала головой, с силой зажмурила глаза, пытаясь избавиться от навязчивого видения. Он чересчур самоуверенный, со вздохом напомнила она себе, и… красивый мужчина. А я должна дорожить своим сердцем, чтобы не дать ему разбиться.
Элиз не знала, огорчаться ей или радоваться, что Оксли так и не напомнил о себе после получения ее послания, в котором не было ничего, кроме формального выражения благодарности.
Талберт не мог признаться даже самому себе, почему ему в душу запала короткая записка Элиз. «Ваша услуга оценивается больше чем на миллион. Автобус чудесный, очень красивый, с кондиционером и холодильной установкой. Никогда бы не подумала, что на свете бывает такое чудо. Вы настоящий волшебник. Спасибо! Спасибо! Спасибо! Всегда ваша Элизабет Пейдж».
Не было никаких фраз, вуалировавших приглашение типа: «Приходите на чашку чая», или «Как мне вас отблагодарить?», или «Возможно, я стану вашей клиенткой. Могу я с вами поговорить об этом?»
Конечно, Талберт отнюдь не страдал от недостатка женского внимания. Но в Элиз было что-то, что выделяло ее из массы, отличало от остальных представительниц прекрасной половины человечества. Ему нравились ее прямота и остроумие. Даже в ее недоступности и самостоятельности он находил особое очарование.
Пожалуй, нахмурившись подумал Оксли, она даже слишком самостоятельна. Боже правый! Со времени их последней встречи прошло уже три недели! Она наверняка забыла о его существовании. Почему бы и ему не постараться сделать то же самое?
Эта мысль, увы, не способствовала улучшению настроения Талберта, который в этот день был особенно недоволен всем и вся. Миссис Трот была совершенно права, подав жалобу на Билла Драйма, который стал клиентом компании «Удача» полгода назад. Предстоял изнурительный судебный процесс. Все обвинения миссис Трот были абсолютно правомерны: после ремонта электропроводка была оставлена в ужасном состоянии, крыша протекала, даже обои были наклеены неаккуратно. Талберт не мог понять, как Биллу удалось провести инспекторов из жилищной комиссии Окленда во время сдачи объекта, и он искренне надеялся, что миссис Трот выиграет дело в суде.
Но в действительности это было нереально. Билл, получив государственный контракт, стал большим человеком, и теперь обвинения какой-то истицы не имели для него большого значения. Компания Оксли, согласно этому контракту, была обязана помогать ему во всем. Талберт стиснул зубы, понимая свое бессилие. Факт остается фактом: они позволили этому жулику и подхалиму продвинуться, вместо того чтобы остановить его в самом начале. Эта мысль, как заноза, сидела в мозгу.
Только что он покинул дом миссис Трот, получив у нее обвинительное письмо, в котором указывались все недоделки, неполадки и неисправности, допущенные при ремонте ее кафетерия. Внезапно Талберт почувствовал непреодолимое желание немедленно увидеть Элиз, полюбоваться ямочками на ее щеках, взглянуть в выразительные ласковые и нежные, зеленые, как изумруды, глаза. Ведь он, если подумать, в милях 40–50 от Маунтри.
Это был небольшой аккуратный двухэтажный домик, который вместе с участком земли занимал не больше одного гектара. По периметру дома был расположен палисадник, где росли розовые и белые гладиолусы. Типичный деревенский дом, усмехнулся про себя Талберт, но очень уютный. Он позвонил в дверь и услышал мелодичный звонок, а вслед за этим тявканье собаки. Элиз открыла дверь, и щенок, маленький серый комок, начал делать комически свирепые попытки укусить ботинок пришельца. Первой мыслью девушки было то, что определенная категория людей всегда приходит, когда о ней вспоминаешь. Чтобы скрыть улыбку, она наклонилась к щенку и строго сказала:
— Перестань, Реги, или я оставлю тебя за дверью.
— Я проезжал мимо… Случайно, — начал объяснять Тал свой неожиданный визит. — Вот, решил проверить, как идут дела.
— О, я… Да-да, конечно, хорошо.
Элиз выглядела удивленной, растерянной и озабоченной одновременно. На ее лице отразилась вся гамма чувств, которую она испытала: от радости до смущения. На ней была надета будничная цветастая юбка и хлопчатобумажная блузка-безрукавка. Лицо испачкано чем-то липким, волосы небрежно заколоты. Не ждали, подумал Талберт и улыбнулся. Вдруг на кухне что-то щелкнуло, зашипело, и девушка, опомнившись, убежала, успев бросить через плечо: