Единственным, кому удалось вообразить себе, каким образом они этим занимались, и кто отметил умение пары чистым взрывом хохота, был министр Вергара. Когда Северо смог делать первые шаги на искусственной ноге, а живот Нивеи было уже не скрыть, он помог устроиться им в другом доме и дал работу Северо дель Вайле. «Стране и либеральной партии нужны такие смелые и решительные люди, как ты», — сказал он, хотя, если честно, Нивея была намного смелее.
(Из «Портрет в коричневых тонах»)
В Сантьяго было уже полтысячи жителей, но слухи распространялись здесь все так же быстро, как в деревне, поэтому я решила не терять времени на лишние церемонии.
Сердце мое яростно билось еще несколько дней после разговора с клириком. Каталина приготовила мне настой из келпа, сухих морских водорослей, которые она ставила размачиваться на ночь. Вот уже тридцать лет я пью эту вязкую жидкость каждое утро по пробуждении, я привыкла к ее отвратительному вкусу и благодаря ей до сих пор жива.
В то воскресенье я надела свое лучшее платье, взяла тебя, Исабель, за руку, ведь ты жила со мной уже несколько месяцев, и пересекла площадь по направлению к дому Родриго де Кироги в тот самый час, когда народ выходил из церкви после мессы, чтобы все меня видели. С нами шли Каталина, закутанная в черную накидку и бормотавшая заговоры на кечуа, которые в таких случаях более действенны, чем христианские молитвы, и старый пес Бальтасар.
Слуга-индеец открыл дверь и провел меня в гостиную, а мои спутники остались ждать в пыльном внутреннем дворике, загаженном курицами. Я огляделась и поняла, что предстоит вложить немало труда, чтобы сделать из этого уродливого барака с голыми стенами приемлемое жилище. Я подумала, что у Родриго, наверное, нет даже пристойной кровати и спит он в походной солдатской койке. Неудивительно, что ты так быстро привыкла к удобствам моего дома. Предстояло заменить эту грубую мебель из бревен и дубленой кожи, покрасить стены, купить занавеси и ковры для стен и пола, построить солнечные и тенистые галереи, посадить деревья и цветы, устроить фонтаны во дворе, снять с крыши солому и положить черепицу, — короче говоря, развлечений было не на один год. Мне нравится строить планы.
Через несколько мгновений вошел Родриго, удивленный, потому что я никогда раньше не навещала его дома. Он уже успел снять воскресную куртку и остался в белой рубашке с широкими рукавами, расстегнутой на груди. Он показался мне очень молодым, и мне захотелось поскорей убежать, откуда пришла. На сколько же лет моложе меня этот мужчина?
— Доброго дня, донья Инес. Что-нибудь случилось? С Исабель все хорошо?
— Я пришла предложить вам заключить брак, дон Родриго. Как вы на это смотрите? — выпалила я сразу, потому что в подобных обстоятельствах говорить обиняками невозможно.
К чести Кироги должна сказать, что он принял мое предложение с легкостью, достойной комедии. Лицо его просияло, он воздел руки к небу и испустил долгий индейский крик, чего я совершенно не ожидала — при его-то обычной сдержанности. Конечно же, до него уже дошел слух о том, что произошло в Перу, об истории с ла Гаской и о странном плане, который пришел в голову губернатору; все капитаны только и говорили об этом, особенно неженатые. Может быть, он и подозревал, что станет моим избранником, но был слишком скромен, чтобы быть в этом уверенным. Я хотела изложить ему условия предложения, но он не дал мне говорить, а порывисто обнял меня, поднял в воздух и закрыл мне рот своими губами. Тогда я осознала, что и я ждала этого момента вот уже почти год. Я вцепилась в его рубашку обеими руками и поцеловала его в ответ — со страстью, которая долгое время спала или которую мне удавалось обмануть; со страстью, которую я хранила для Педро де Вальдивии и которая жаждала быть прожитой, пока молодость не покинула меня. Я почувствовала его желание, его руки на моей талии, на затылке, на волосах, его губы — на моем лице и шее, вдохнула его запах, запах молодого мужчины, услышала, как его голос шепчет мое имя, — и ощутила себя совершенно счастливой. Как в один миг боль оттого, что меня покинули, может превратиться в счастье оттого, что я любима? Наверное, в те времена я была очень ветрена…
В ту минуту я поклялась, что буду верна Родриго, пока смерть не разлучит нас, и не только буквально исполнила эту клятву, но и любила его тридцать лет, и с каждым днем все сильнее. Любить его оказалось очень легко. Родриго всегда был достоин восхищения, в этом были согласны все, хотя даже у лучших мужчин часто бывают серьезные недостатки, которые чувствуешь, только оставшись с человеком наедине. Но у этого благородного дворянина, солдата, друга и мужа их не было. Он никогда не стремился заставить меня забыть Педро де Вальдивию, которого уважал и любил, и даже помогал мне сохранить память о нем, чтобы Чили, эта неблагодарная страна, чтила его, как он того заслуживает. Родриго просто поставил себе задачу завоевать мою любовь и добился этого.
(Из «Инес души моей»)
Они целовались первый раз, вначале робко, затем проявляя любопытство, а вскоре и со страстью, накопленной за многие годы обманной потребности в любви на банальных встречах. Лео Галупи проводил свою неуловимую невесту в спальню — высокую комнату, украшенную нарисованными на гипсовом потолке нимфами, большой кроватью и подушками со старой обивкой. У неё помутилось в голове, она стала немного не в себе и не знала, укачало её от долгого путешествия или от бокалов вина, но не пыталась это узнать. Подавленная, она отбросила вялость, чтобы впечатлить Лео Галупи своей блузкой с чёрным кружевом, а не теми умениями, которым научилась от предыдущих любовников. Он привлёк её своим запахом здорового мужчины, запахом чистым, без следа искусственных примесей, немного сухим, какой бывает у хлеба или у дерева, и уткнулся носом в ямочку между шеей и плечом, втягивая его, точно идущая по следу собака-ищейка, ароматы сохранялись в его памяти лучше любого другого воспоминания, и в этот момент ему привиделась картинка ночи в Сайгоне, когда они были так близко, что она неосознанно зафиксировала нотки его запаха, которые остались с ней на все эти годы.
Он начал расстёгивать ей рубашку, но в слишком узких петлях застревали пуговицы, и он, весь в нетерпении, попросил девушку раздеться самой. Струнная музыка доносилась откуда-то издалека, привнося индийскую тысячелетнюю чувственность в эту римскую комнату, омытую луной и неуловимым ароматом растущих в саду жасминов. Годами она занималась любовью с решительными молодыми людьми, а теперь знакомилась со слегка сутулой спиной и гуляла пальцами по широкому лбу и тонким волосам. Она почувствовала самодовольную нежность к этому вполне зрелому человеку и на мгновение попыталась представить себе, сколько дорог и женщин у него уже позади, но тотчас поддалась удовольствию обнять его, ни о чём не думая. И ощутила его руки, освобождающие её от блузки, широкой юбки, сандалий, и, дрожащие, они остановились на браслетах.
Она никогда их не снимала, считая своей последней защитой, но вот решила, что наконец настал момент обнажиться полностью, и, сев на кровать, стала расстёгивать их один за другим. Украшения тихо падали на ковёр. Лео Галупи ласкал её изучающими поцелуями и умелыми руками, лизал до сих пор твёрдые соски, раковины её ушей и внутреннюю поверхность бёдер, чья кожа пульсировала от прикосновения, в то время как для неё воздух словно бы сжимался всё больше, и она задыхалась от усилия, чтобы просто дышать, жаркая необходимость охватила живот, всколыхнула бёдра и вырывалась наружу стоном до тех пор, пока она не могла больше ждать, её всю перевернуло, и, точно энергичная амазонка, она забралась наверх, чтобы проникнуть в него, обездвижить, зажав ногами среди лежащих в беспорядке диваных подушек.
Нетерпение или утомляемость лишь добавляли неуклюжести, она вся извивалась, ища его, но то и дело поскальзывалась во влажном удовольствии и летней испарине. В конце концов, она улыбнулась и рухнула, прижимая его к груди, точно подарок, окутав его беспорядочной пеленой своих спутанных волос и дав кое-какие указания на испанском языке, которые он не понял.
Так они и застыли — обнимаясь, смеясь, целуя друг друга и шепча глупости в журчании смешанных языков, пока желание не смогло большего, и, кувыркаясь по-щенячьи, Лео Галупи открыл себе дорогу, никуда не спеша, уверенно, задерживаясь на каждой остановке пути, чтобы подождать и вести её до последних садов, где перестать изучать её в состоянии покоя, пока она не почувствует, что уходит в бездну теней, и вспышка счастья сотрясла всё её тело. А затем настала его очередь, в то время как она, благодарная, ласкала его в этом абсолютном, не требующим никаких усилий, оргазме.