Наконец они уснули, переплетясь в путанице ног и рук. В последующие дни они поняли, что им весело вместе, оба спали на одном боку, никто из них не курил, им нравились одинаковые книги, фильмы и еда, они голосовали за одну партию, спорт на обоих навевал скуку, и они регулярно путешествовали по экзотическим местам.
— Не знаю, подхожу ли я тебе как муж, Тамар, — извинялся Лео Галупи однажды вечером в траттории на Виа-Венето. — Мне нужно передвигаться свободно, я бродяга.
— Вот именно это мне в тебе и нравится, я тоже такая. Но мы уже в таком возрасте, когда нам нужно немного спокойствия.
— Меня пугает сама мысль.
— Любви требуется время…. Тебе не нужно отвечать мне немедленно, мы можем подождать до завтра, — засмеялась она.
— Здесь нет ничего личного: если я когда-нибудь решусь выйти замуж, я выйду лишь за тебя, я тебе обещаю.
— Это уже что-то.
— Это не одно и то же. Я уже не в том возрасте, чтобы экспериментировать. Я хочу долгосрочного обязательства и спать по ночам, обнимая постоянного партнёра.
(Из «Бесконечный план»)
В общем, я остаюсь с дежурным партнёром довольно долго. Эта склонность к длительным отношениям не мазохизм и не недостаток воображения с моей стороны, а благоразумие в некоторой степени. Такова проблема смены партнёров: нужно придумывать новые стратегии для встреч в необычное время, покупать сексуальное нижнее бельё, скрывающее целлюлит, отслеживать эротические фантазии друг друга и вместе разделять прочие глупости. Это так скучно, и в большинстве случаев подобным не стоит и заниматься.
(Из «Афродита»)
С давних пор Вилли то и дело повторяет, что «мы рассыпаемся вместе». Он говорит это не со зла, но я уже столько времени это слышу, отчего мой боевой дух почти сник. Я до сих пор надеюсь, что он вечно будет смотреть на меня влюблёнными глазами и даже не заметит, когда я начну разваливаться на части. Честно говоря, мы с Вилли разваливаемся с разной скоростью. Долой скромность — я выгляжу лучше него и не только потому, что крашу волосы, забочусь о себе и на пять лет его младше, но и потому, что усвоила урок Софи Лорен о том, как выглядеть моложе: правильная осанка и никаких старческих шумов. Не жаловаться, не вздыхать, не кряхтеть. Не хмыкать, не кашлять, не плеваться, не испускать из себя газы. Вот уже годы я воображаю себе не киноактёра, нежащегося голым в ванне с рисовым пудингом, а что-то более реалистичное, например, Вилли, который лежит рядом со мной в постели и смотрит телевизор с собакой в ногах. Пэтти Дэвис сказала, что процесс старения не для слабонервных людей, и она была права, поскольку нужна большая сила воли, когда тело начинает подводить.
С наступлением третьего возраста меняется всё: от семьи, члены которой начинают обосабливаться, до занятий, идеалов и интересов, раньше нас реально увлекавших, а теперь убивающих своей докучливостью. В любом случае, разваливаться постепенно в обществе кого-либо намного лучше, чем претерпевать это в одиночку, и мне повезло в том, что я обрела долгую любовь, о которой упоминала в предыдущей главе.
По словам моей мамы, жить в паре полезно для здоровья. Данный статус ещё и дарит иммунитет к постоянной критике партнёра, придаёт энергию, лояльность и силы для борьбы, учит спать в худших условиях и переваривать самые горькие куски, хотя я и не разделяю эту точку зрения. Я бы сказала, что жить в паре с Вилли хорошо для моего здоровья, потому что наша совместная жизнь в равной степени защищает меня и от негативной критики, и от чрезмерной похвалы, которые мне с лихвой достаются от других людей. Она дарит мне энергию, гибкость и силы, чтобы писать, научила меня спать в обнимку и переваривать сытные блюда, которые мне готовит муж. Самое длинное повествование, встречающееся в моих книгах, — описание блюд Эстебана Труэбы и Клары дель Вайле в романе «Дом духов». Их отношения напряжённые, негармоничные и жестокие, хотя они до сих пор вместе, поскольку в консервативном католическом обществе никто не разводился. Эстебан любит свою жену как собственник и пытается полностью подчинить её себе, чтобы, кроме как с ним, у неё не было иной жизни, но Клара, напуганная этим ревнивым и агрессивным мужем, отдаляется от него и сбегает в свой внутренний мир. В конце произведения, когда Эстебан уже старый одинокий вдовец, сломленный собственными ошибками и страданиями, которые он причинил другим людям, появляется дух Клары, чтобы его утешить, и тогда они встречаются снова. Я выбрала эти отрывки, чтобы от души пожалеть героев, показав пример их отношений многим другим парам, теряющим возможность любить друг друга и стареть, взявшись за руки.
Однажды Клара закрыла дверь своей комнаты на задвижку и отказалась принимать меня в своей постели — за исключением тех случаев, когда я настаивал так, что отказ означал бы полный разрыв. Сперва я подумал, что у нее — недомогания, какие бывают у женщин каждый месяц, или у нее начался климакс, но это затянулось на несколько недель, и я решил поговорить с ней. Она спокойно объяснила, что наши супружеские отношения сошли на нет и теперь нет необходимости в плотских утехах. Естественно, она пришла к заключению, что если нам не о чем говорить, то и делить постель ни к чему, и страшно удивлялась, что я, скажем, весь день злился на нее, а ночью пожелал ее ласк. Я пытался объяснить ей, что в этом смысле мужчина и женщина несколько отличаются друг от друга и что, несмотря на все свои дурные привычки, я ее обожаю, но все было бесполезно. Вопреки несчастному случаю и тому, что Клара была гораздо моложе, я в это время чувствовал себя здоровее и сильнее, чем она. С годами я похудел. Не было ни грамма лишнего жира, и я обладал той же выносливостью и силой, что и в молодости. Я мог провести весь день в седле, спать где угодно, есть что угодно, не вспоминая ни о печени, ни о мочевом пузыре, ни о других органах, о боли в которых непрерывно говорят люди. Правда, кости у меня ныли. В холодные вечера или сырыми ночами боль в костях, переломанных во время землетрясения, была столь велика, что я кусал подушку, чтобы не слышали моих стонов. Когда я уже больше не мог терпеть, я пропускал глоток-другой водки или принимал две таблетки аспирина, но это не помогало. Странно, что с возрастом я стал более разборчив в женщинах, но воспламенялся почти так же легко, как в молодости. Мне нравилось смотреть на женщин, да и сейчас нравится. Это эстетическое удовольствие, почти духовное. Но только Клара пробуждала во мне вполне определенное и внезапное желание, потому что за нашу долгую жизнь мы полностью постигли друг друга и кончиками пальцев каждый помнил точную географию другого. Она знала самые чувствительные точки моего тела, умела сказать мне то, что мне хотелось услышать. В возрасте, когда большинству мужчин надоедают жены и они, чтобы что-то вспыхнуло в них, нуждаются в других женщинах, я убежден, что всегда радовался близости только с Кларой так же, как в медовый месяц, и был так же неутомим. У меня не возникало искушения искать других.
В сумерки я начинал осаду. По вечерам она садилась писать, я притворялся, будто с наслаждением курю трубку, а в действительности подсматривал за нею краем глаза. Едва я осознавал, что она собирается уйти — вот она чистит перья и закрывает тетради, — я поднимался. Прихрамывая, я шел в ванную, прихорашивался, надевал махровый, прямо-таки епископский, халат, который я купил, чтобы соблазнить ее, — но она, казалось, даже ни разу не взглянула на него, — прикладывал ухо к двери и ждал. Когда слышал, что она идет по коридору, выходил на штурм. Я испробовал все, начиная с восхвалений и подарков и кончая угрозой вытолкать ее за дверь или переломать кости палкой, но ни то, ни другое не помогало: нас разделяла пропасть. Полагаю, мне своими настойчивыми требованиями ночью бесполезно было пытаться заставить ее забыть мое дурное настроение, угнетавшее ее днем. Клара избегала меня с тем своим всегдашним рассеянным видом, который я в конце концов люто возненавидел. Не могу понять, что меня так притягивало в ней. Это была женщина в возрасте, ступала она тяжело и утратила уже веселое настроение, делавшее ее столь привлекательной в молодости. Она никогда не обольщала меня и не была со мной особенно нежной. Уверен, что она не любила меня. Глупо и смешно было добиваться ее так, как я это делал, — это и меня самого повергало в отчаяние. Но я не мог противиться своему желанию. Ее неторопливые жесты, запах ее чисто выстиранного белья, изящный затылок, увенчанный непослушными кудрями, — все мне нравилось в ней. Ее хрупкость вызывала во мне невыносимую нежность. Мне хотелось защитить ее, обнять, сделать так, чтобы она смеялась как в былые времена, снова спать с ней рядом, чувствуя ее голову на своем плече, ноги под моими ногами, обнимая ее всю, такую уязвимую и прекрасную, такую маленькую и теплую, чувствуя ее руку на своей груди. Иногда я притворялся равнодушным к ней, но через несколько дней отказывался от притворства, потому что, когда я не замечал ее, она казалась гораздо более спокойной и счастливой. Я просверлил дырку в стене ванной комнаты, чтобы видеть ее обнаженной, но это повергло меня в такое смятение, что я предпочел заделать дыру известкой. Чтобы хоть как-то задеть ее, я однажды сказал, что иду в «Фаролито Рохо», тогда последовал единственный комментарий, что это лучше, чем насиловать крестьянок; это меня страшно удивило, ведь я даже не предполагал, что она знает об этом. Как бы в отместку, я — только для того, чтобы досадить ей, — решил снова брать крестьянских женщин силой. Но убедился, что время и землетрясение нанесли мне вред, я уже не мог, обхватив талию крепкой девушки, поднять ее на круп своей лошади, а уж тем более сорвать с нее платье, повалить и лишить невинности. Я уже был в том возрасте, когда в любви не лишни помощь и нежность. Я стал старым, черт побери.