— Он мой сын.
Что-нибудь кроме этого. За спокойным тоном скрывалась буря эмоций, но это был не вопрос, поэтому Джиллиан ничего не ответила.
— Как ты посмела?
Она подняла голову. Он стоял спиной к ней и смотрел в окно, и она была рада, что не пришлось встречаться с ним взглядом.
— Я сделала то, что считала нужным.
Он повернулся к ней.
— Нужным? — прорычал он.
— Ты не хотел детей. Ты порвал со мной, стоило мне заикнуться об этом.
Он недоверчиво потряс головой:
— Ты уже была беременна тогда?
— Да.
— Но как? И ты… — Он снова отвернулся. — Этот мальчик…
— Этан.
Макс подошел к столу и оперся на него, приблизив лицо к ее лицу. Ее сердце затрепетало, но она не отстранилась.
— Этан — мой сын. — В его голосе был лед, но на виске билась жилка. — И тебе ни разу не пришло в голову, что я имею право знать.
Она думала об этом миллион раз, но здравый смысл всегда одерживал верх.
— Ты мой папа?
Джиллиан замерла, услышав счастливый голос сына. От тонкого слуха Макса это тоже не укрылось. Он посмотрел на нее, и в его глазах ей вдруг почудилось что-то кроме ярости, как будто он спрашивал ее разрешения.
— Нет, — прошептала она, — не сейчас.
Его взгляд посуровел.
— Если не сейчас, то когда? — Он развернул стул к Этану, сел, упершись локтями в колени, и, склонившись к Этану, мягко сказал: — Да, я твой папа.
Джиллиан, затаив дыхание, ждала реакции сына. Этан нахмурился, несколько мгновений смотрел на Макса и наконец улыбнулся:
— Пошли иглать.
Макс вопросительно посмотрел на Джиллиан. Если он ожидал, что Этана ошарашит новость, он ошибся. Она встала.
— Пойдем, милый, я поставлю тебе твой любимый фильм. — Обычно Джиллиан не поощряла просмотр телевизора, но сегодня был особенный день. — Тот, про поезда.
— Ага.
Этан затопал из кухни.
Вернувшись, Джиллиан застала Макса все в той же позе.
— Обязательно было говорить ему?
Он резко выпрямился:
— Я не собирался ждать, пока скажешь ты. Он имеет право узнать до того, как ему исполнится восемнадцать.
— Он никогда не спрашивал об этом.
— Что ж, теперь вот спросил и узнал ответ. Может хотя бы не звать меня Плестон. — Секундная улыбка мелькнула в уголках его губ. — И я тоже имел право узнать до того, как он придет ко мне и спросит, почему вырос без отца.
— Ты не хотел детей.
— Я и присяжным быть не хотел в прошлом году, но побыл им и, по-моему, неплохо справился.
— Этан заслуживает отца получше, чем тот, кто с ним из чувства долга.
— Это лучше, чем никакого отца.
— Я так не думаю.
Ее собственный отец очень неохотно участвовал в жизни семьи, и Джиллиан потребовалось много времени и сил, чтобы убедить себя, что это не ее вина, и все равно это наложило на нее свой отпечаток.
— Да, но полная семья важна — и мать, и отец.
— Только если они вместе по обоюдному желанию, если отец не отвергает ребенка.
Он так долго смотрел на нее тяжелым взглядом, что молчание стало осязаемым, потом заговорил:
— Ты отняла у меня право знать. Ты отняла у меня два года и десять месяцев жизни моего ребенка.
Джиллиан промолчала. Она приняла единственно верное тогда решение. Она знала, что Макс не хотел постоянства, семьи и ребенка. Годы без него были одинокими и иногда тоскливыми, но одновременно самыми лучшими в ее жизни. Она видела, как растет ее сын, и она не захотела делиться этим счастьем с Максом, карьеристом, трудоголиком, у которого не нашлось бы времени на ребенка, который сказал, что никогда не захочет детей.
Который полчаса сидел на полу и играл в паровозики.
Джиллиан хотелось плакать.
— Если бы ты позвонил хоть раз, хоть раз…
Он покачал головой:
— Не смей винить меня.
— Я не виню, просто…
Макс встал, снова подошел к окну:
— Это все меняет. Собирайся.
— В каком смысле?
— В смысле собирайся. Мой сын не будет расти без отца, без семьи. Я об этом позабочусь.
Джиллиан вцепилась в край стола:
— Я не понимаю тебя.
— Мы женимся, — тихо сказал Макс.
Джиллиан определенно не так его поняла. Она никогда не умела читать по его лицу, но его голос звучал совершенно серьезно, и это пугало ее.
— Возможно, я кое-что тебе должна, — сказала она, удивляясь своему спокойствию, отпуская край стола и складывая на коленях руки, которые, впрочем, тут же сжались в кулаки.
— Еще как, черт возьми.
— И возможно, нам надо кое-что прояснить, но…
— Нет никаких «возможно» и «но», и нет никаких «нас». Я уже все решил.