Во двор я вышла полная решимости снять с Огнецвета заклятие, вернуть ему расчудесный человеческий облик и отправить на все четыре стороны, пусть живёт, как совесть позволит, а меня оставит в покое. Я ему не забава на вечер! Встретившийся на пути Черномор при виде моей решимой физиономии распушился, став больше в два раза, зашипел и сиганул в сторону, мало до потолка не добежав. А я и не замечала, что кошак у меня нервный такой, надо бы его мятой попоить кошачьей, а то ещё, обороните боги, лысеть начнёт на нервной почве, над ним потом все соседские коты смеяться будут.
Мелкие бытовые размышления успокоили меня, я даже вспомнила, что выскочила из дома без корзинки. Вот растяпа, не в руках же мне травы нести, да и список нужных травок для зелья освежить в памяти нужно. И платок стоит взять, чтобы никакой мусор во время прогулки по лесу в волосы не сыпался, а то прошлый раз я в город вернулась с двумя сухими веточками, торчащими как оленьи рога. Огнецвет тогда, помнится, до самого дома меня сопровождал, насмешничал, а я ему в отместку каменные башмаки наколдовала. Те, что не снять, пока в порошок не сотрёшь. Правда, уже на следующий день начальник стражи в новой обуви щеголял, надо будет у него спросить, как он от моих ботиков избавился.
- Огнецвет, а как ты каменные башмаки снял?
Козёл, который жадно лакал молоко из глиняной миски (не иначе Малийка расстаралась, маменька-то её вряд ли бы такую справную миску зверю, пусть и очень умному, отдала), раскашлялся и недовольно повернул ко мне перемазанную мордаху:
- Чего?
Ой, а я и не замечала, что начальник стражи глуховат, мда, неловко получилось. Я откашлялась, постучала себя по груди, накладывая чары громогласности, и крикнула:
- Как ты каменные башмаки снял?!
От моего голоса с печальным треском покосился сарай, осыпалась в воду крыша колодца, вместе с листьями снесло с деревьев возмущённо каркающих ворон, которых ничуть не прельстила возможность полетать кверху лапами и вперёд хвостом, а Огнецвет кубарем покатился по земле до уже знакомой канавы. Громкий плюх, сопровождавшийся сочными витиеватыми ругательствами, в которых все слова были исключительно приличными, а потому вдвойне обидными, уведомил меня о том, что начальник стражи опять принимает грязевые ванны. Между прочим, очень даже целебные. В иноземных королевствах, я слышала, за такие купания полновесным золотом платят, а я его бесплатно по старой дружбе пользую, а он ещё, козёл такой, вместо благодарности костерит меня почём зря. Я хотела было обидеться и какую-нибудь пакость учинить, да опять вспомнила полный неизбывной тоски взгляд Огнецвета из моего видения и устыдилась. Вот же, блин горелый, мне только угрызений совести не хватало! Да ладно бы за свои провинности, так ведь нет, из-за проныры блондинистой, которую я и не знаю, более того, и не хочу знать, не стоит она того! Я досадливо фыркнула, хлопнула в ладоши, оживляя кусты, которые проворно вытащили Огнецвета, заботливо отряхнули от грязи и даже причесали и рожки отполировали.
- Надо же, какие нежности, - пробурчал козёл, недовольно зыркнув на меня светлыми раскосыми глазами, - можно узнать, с чего вдруг?
Я смущённо потупилась, машинально заплетая волосы в косу, даже ногой шаркнула, словно сиротка какая-нибудь, у которой купец попросил яблочка наливного. Мама милая, да что это со мной? Отрава, которой меня опоили, уж давно выветриться должна, а мне всё хуже и хуже делается.
Огнецвет, что для него несвойственно, допытываться не стал, выбрался из кустов, стараясь не помять ни одной ветки, встряхнулся и нарочито бодро вопросил:
- Ну, и какие у нас планы на день?
- Выуспаться, - мявкнул вылизывающийся на крыльце Черномор, - а то кое-кто рогатый полночи не спал, ворочался да на луну вздыхал, словно не начальник стр-ражи, а поэтишка худосочный.
Я удивлённо вскинула брови, а козёл зло зыркнул на кота, топнул копытом и повернулся к нам спиной, словно что-то интересное в канаве увидел:
- Холодно было, вот и не спалось.
Черномор согласно покивал, блаженно жмуря нахальные жёлтые глаза:
- Угу, а ещё, после дождика распогодилось, потому как ты всё время радугой любовался. Радовался ей, чисто дитё малое.