А каша, надо сказать, заваривалась знатная. Не знаю уж, какими-такими заслугами отличился начальник стражи перед обитателями этого лесочка (а может им просто соседство с чёрной ведьмой надоело до невозможности?), но на его зов откликнулись все. Трепещущие от негодования круглыми листочками осинки взяли в плотное кольцо старуху ведьму и её сыночка, беспощадно хлеща их гибкими ветвями, целое ежиное семейство численностью в полтора десятка голов с воинственным пыхтением притопало к нам, свернулись в колючие клубки и по приказу старого ежа атаковали наших обидчиков. Птицы, истошно крича и обильно прямо на лету осыпая помётом ведьму и её сынка, ринулись с неба, словно пернатый град. Шум, крики, визг и вопли стояли над поляной такие, что у меня моментально разболелись уши, я даже испугалась, как бы из них кровь не пошла. Огнецвету галдёж тоже не нравился, он нервно дёргал головой, норовя прижать уши как можно плотнее и явно сожалея о том, что не имеет возможности закрыть их руками, лапы слишком короткие.
Мы бежали по лесу сломя голову, я пару раз весьма болезненно спотыкалась о коряги, а один раз подвернула ногу так, что мало искры из глаз не посыпались. От боли я взвыла и остановилась, пытаясь определить, что проще: вылечить или оторвать, чтобы не болело. Не заметивший моей остановки Огнецвет продолжал нестись вперёд, ловко огибая или перепрыгивая встречающиеся на пути препятствия.
- Подожди! – я баюкала больную ногу, лихорадочно шепча снимающий отёк заговор. – Огнецвет, погоди, я ногу подвернула!
- У нашей Агаши что ни суп, то каша, - с нескрываемой досадой проблеял Огнецвет, тем не менее, останавливаясь и нервно принюхиваясь. – Нашла время, а главное, место ноги калечить!
Я огляделась по сторонам. И чем ему, спрашивается, место не угодило? Очень даже милый соснячок, прохладный и сумрачный, но при этом не такой беспросветный, как ельняк. В ветвях самозабвенно кукуют кукушки, ожесточённо долбит сухое дерево дятел, рядом со мной, в корнях растопырившей ветви сосны деловито копошатся муравьи, расширяя свой муравейник. А вон там, в глубине, стремительной серой молнией проскочил заяц. Ой, нет, по-моему, для зайца эта зверюшка несколько крупновата… Я чуть привстала, всматриваясь в лесную чащу.
- Радуга, если у тебя уже всё хорошо, может, домой пойдём? – Огнецвет нервно подёргивал хвостом, то выставляя рожки вперёд, то закидывая голову вверх и принюхиваясь к редким порывам ветра. – Я, знаешь, как-то не горю желанием повторить скорбную участь козлика из детской песенки.
Я озадаченно нахмурилась, пытаясь понять, о какой песенке идёт речь. Когда я была маленькой, меня укачивали под рецепты сонных зелий, утешали пением коротких бытовых заклинаний, а наказывали начарованными мелкими пакостями, на которые все женщины в нашей семье были большие мастерицы.
Огнецвет моё замешательство понял верно, фыркнул укоризненно:
- Эх ты, темнота, простой песенки не знаешь: «Остались от козлика…»
- Рожки да ножки, - коротко рыкнули из густых смородиновых кустов, и к нам вальяжно выбрался большой серебристо-серый волк с коротким рваным шрамом на морде. – Надо же, какая интересная пара: молоденькая светлая ведьмочка и оборотень в обличье козла! Эй, стая, сюда!
Под слишком осмысленным для простого зверя тяжёлым буравящим взглядом серо-жёлтых глаз мне стало очень холодно и неуютно. Ведьма-прародительница, неужели мы на оборотней напоролись?!
- Влипли, - прошептал Огнецвет, медленно отходя ко мне и пригибаясь, выставляя вперёд своё главное оружие – рога.
Вышедший из кустов волк меж тем, начисто игнорируя козла, направился прямиком ко мне и с видом гурмана, перед которым поставили новое изысканное блюдо, принялся обнюхивать. Я замерла, старясь даже дышать не очень громко и глядя на скользящие по лесу в нашем направлении серые тени.
- М-м-м, - волк распахнул пасть, явив крупные белоснежные клыки, и смачно облизнулся, - какая вкусная девочка. И без пары.
- Неправда, у неё есть пара.
Я прикусила губу, сдерживая крик. Вот кто Огнецвета просил лезть с бесценными возражениями?! Если бы волки думали, что я одинока, они стали бороться друг с другом за право назвать меня своей самкой, а мы бы, глядишь, под шумок смогли бы убежать. Так нет, нашему парнокопытному начальнику стражи, не иначе, приключений захотелось! У него, блин горелый и зелье протухшее, честность в одном месте проснулась!