О край, где был укрыт я от беды и бури, —
Те ночи у пруда прекрасней, чем Укури.
У нежных девушек вино я утром пью, —
Но разве не они сгубили жизнь мою?
И все ж от влажных губ никак не оторвусь —
В них терпкого вина неповторимый вкус.
О, этот аромат медовый, горьковатый!
О, стройность антилоп, величье древних статуй!
Как будто ветерка дыханье молодое
Внезапно принесло душистый дым алоэ.
Как будто пряное я пью вино из чаши,
Что из далеких стран привозят в земли наши.
Но в чаше я с водой вино свое смешал,
С потоком, что течет с крутых, высоких скал,
Со струями, с ничем не замутненной
Прозрачной влагою, душистой и студеной.
4
Прохладу уст ее, жемчужин светлый ряд
Овеял диких трав и меда аромат —
Так ночь весенняя порой благоухает,
Когда на небесах узоры звезд горят…
5
Друзья, мимо дома прекрасной Умм Джýндаб пройдем,
Молю — утолите страдание в сердце моем.
Ну, сделайте милость, немного меня обождите,
И час проведу я с прекрасной Умм Джундаб вдвоем.
Вы знаете сами, не надобно ей благовоний,
К жилью приближаясь, ее аромат узнаем.
Она всех красавиц затмила и ласкова нравом….
Вы знаете сами, к чему тосковать вам о нем?
Когда же увижу ее? Если б знать мне в разлуке
О том, что верна, что о суженом помнит своем!
Быть может, Умм Джундаб наслушалась вздорных наветов
И нашу любовь мы уже никогда не вернем?
Испытано мною, что значит с ней год не встречаться:
Расстанься на месяц — и то пожалеешь потом.
Она мне сказала: «Ну чем ты еще недоволен?
Ведь я, не переча, тебе потакаю во всем».
Себе говорю я: ты видишь цепочку верблюдов,
Идущих меж скалами йеменским горным путем?
Сидят в паланкинах красавицы в алых одеждах,
Их плечи прикрыты зеленым, как пальма, плащом.
Ты видишь те два каравана в долине близ Мекки?
Другому отсюда их не различить нипочем.
К оазису первый свернул, а второй устремился
К нагорию Кабкаб, а дальше уже окоем.
Из глаз моих слезы текут, так вода из колодца
По желобу льется, по камню струится ручьем.
А ведь предо мной никогда не бахвалился слабый,
Не мог побежденный ко мне прикоснуться мечом.
Влюбленному весть принесет о далекой любимой
Лишь странник бывалый, кочующий ночью и днем
На белой верблюдице, схожей, и цветом и нравом,
И резвостью ног с молодым белошерстным ослом,
Пустынником диким, который вопит на рассвете,
Совсем как певец, голосящий вовсю под хмельком.
Она, словно вольный осел, в глухомани пасется,
Потом к водопою бежит без тропы напролом,
Туда, где долина цветет, где высоки деревья,
Где скот не пасут, где легко повстречаться с врагом.
Испытанный странник пускается в путь до рассвета,
Когда еще росы блестят на ковре луговом.
6
Слезы льются по равнинам щек,
Словно не глаза — речной исток,
Ключ подземный, осененный пальмой,
Руслом прорезающий песок.
Лейла, Лейла! Где она сегодня?
Ну какой в мечтах бесплодных прок?
По земле безжизненной скитаюсь,
По пескам кочую без дорог.
Мой верблюд, мой спутник неизменный,
Жилист, крутогорб и быстроног.
Как джейран, пасущийся под древом,
Волен мой верблюд и одинок.
Он подобен горестной газели,
У которой сгинул сосунок,
Мчится вдаль, тропы не разбирая,
Так бежит, что не увидишь ног.
Не одну пустынную долину
Я с тревогой в сердце пересек!
Орошал их ливень плодоносный,
Заливал узорчатый поток.
В поводу веду я кобылицу,
Ветер бы догнать ее не мог,
С нею не сравнится даже ворон,
Чей полет стремительный высок,
Ворон, что несет в железном клюве
Для птенца голодного кусок.
7
И Калиба степи, и Хасбы долины и кручи
Дождем окропили нежданно пришедшие тучи.
Тех туч караван проплывал над землею Унейзы,
Повис над горами, спустился к низине белесой;
И тучка одна, что от грома и молний устала,
Отстала от всех — и слезами на землю упала.
8
Ты перестал мечтать о Сельме: так далеко любовь твоя!
Не попытаешься, не хочешь и шагу сделать в те края.
О, сколько гор, долин, ущелий, песков бесплодных, злых людей
И караванных троп кремнистых теперь нас разделяют с ней.
Увидел я ее когда-то в краю Унейзы голубой,
Когда откочевать пришлось ей на пастбища земли другой.
Увидел я тугие косы, черней, чем ночь, вкруг головы.
И зубы белые — белее, чем млечный сок степной травы,
А губы улыбались мило улыбкой алых ягод мне,
И было это все как небыль или как поцелуй во сне.
О крепкокостная — к успеху неси, верблюдица, меня!
Седло мое, моя поклажа в огне, и сам я из огня!
Я, словно страус, караулю яйцо, прикрытое песком,
Всегда готовый на защиту бесстрашным кинуться броском.
Моя верблюдица, ты тоже, как страус, головой крутя,
Вдруг мчишь стремительней, чем ветер, спасая от врагов дитя.