В четвертый раз я говорила о Джелле мужчине, который держал меня в своих объятиях. Периодически Джелла возникала в памяти, чтобы съесть пирожное из моей руки. Я слышала цокот ее копыт, видела ее большой влажный глаз, большие длинные ресницы белого цвета. Каждая новая любовь совершала небольшую прогулку по чудесному парку моего детства. Одни и те же воспоминания покрывали цветами боярышник, растущий вдоль дорог моего прошлого.
— А что делал ты в восемь лет?
Лицо Оливера помрачнело. Легкая тучка набежала на солнце.
— Мне никогда не было восьми лет, — сказал он.
Я поняла, что Оливера не надо ни о чем спрашивать. Освободилась из его объятий и села на край дивана. Пиджак Оливера валялся на полу. Его бумажник выпал из кармана, документы рассыпались. Мой взгляд привлекло слово «капитан», написанное на голубоватой карточке перед фамилией и именем Оливера. Я подняла карточку, рассмотрела фотографию на ней и воскликнула, крайне удивленная:
— Как, ты — капитан? Ты — моряк?
Оливер выпрямился и посмотрел на меня, как если бы я вдруг сошла с ума.
— Конечно, моряк. Почему же это так удивляет тебя?
Он вырвал карточку из моих рук, затем, заметив другие документы, собрал их и положил в бумажник. Брови его были нахмурены, лицо приобрело угрюмое выражение.
— Извини меня, — сказала я, чуть смутившись, — я не удержалась, когда увидела слово «капитан». Я так счастлива, что ты моряк!
— А что это меняет? — строго спросил Оливер.
— Моряк, настоящий моряк! — воскликнула я с энтузиазмом.
Следовало бы об этом подумать: англичанин не может быть художником, даже когда хочет этого; он всегда остается моряком…
Я скрыла эти мысли от Оливера. Его сдержанный вид успокоил меня. Еще больше я успокоилась, когда он объяснил, что оставил море: это ремесло ему наскучило.
— Так ты занимаешься живописью? — спросила я с легкой иронией.
— Да плевал я на живопись, — признался Оливер, смеясь. — Но я ведь тебе уже сказал, что я амбициозен.
Оливер сделал гримасу, которая означала одновременно и да и нет, что могло быть проявлением и скромности, и гордости. Со стаканом виски в руке он вытянулся на диване, заложив вторую руку за голову и скрестив ноги. Сигаретный дым окружал его голову малиновым светом.
— Ты сказал мне, что возвращаешься на Борабору… Нужно много денег, чтобы жить там?
— Нужно много денег, где бы ты ни жил, — ответил Оливер.
С важным видом он сделал глоток и протянул мне свой стакан. Я взяла стакан и поцеловала его тонкую, как морской канат, руку.
— Все это не имеет никакого значения. Теперь я знаю, что ты настоящий мужчина.
Оливер очень аккуратно положил сигарету в пепельницу, а затем с видом любовника, гордого собой, обнял меня за талию.
— Почему? — спросил он с любопытством и с долей кокетства.
— Моряк — всегда настоящий мужчина.
— А, — протянул Оливер с довольно ироничным видом, а затем хитро добавил: — Таким образом, мужчины, которые не являются моряками, не мужчины?
— Я хотела сказать, что моряк силен и телом, и духом.
— А! — еще раз произнес Оливер.
Казалось, он рассматривает со всех сторон мою фразу и делает усилие, чтобы обнаружить в ней хоть какой-нибудь смысл. Он с задумчивым видом следил за кольцами дыма, которые выпускал с необычайной ловкостью.
— Сила тела и сила духа? — прошептал он.
Я начала раздражаться. У Оливера была способность заставлять подчиняться его точке зрения. Все с тем же видом терпеливой снисходительности он спросил:
— Не расположена ли ты доверить моряку свое бесценное существование?
— Откровенно говоря, любому моряку — нет! А вот тебе — да.
Оливер поцеловал меня. Я двумя руками держала голову с черными, как вороново крыло, волосами и ласкала ее. Склонившись над моим лицом, он изучал глубину моих глаз так пристально, что все искусственное, все временное покинуло меня. Он хотел видеть во мне то, что искал. А я в его глазах увидела такое сияние, что вынуждена была зажмуриться. Как будто я была золотоискателем, только что нашедшим первый самородок.
— Завтра мы уезжаем в Англию…
Я еще сильнее обняла его, чтобы дать понять, что согласна на это всем своим существом. Затем улыбнулась, сияя от радости.
— Я за тобой поеду на край света, — прошептала я.
Он ответил мне доброй улыбкой.
— Ну, тогда, — сказал он, — мы поедем на Борабору.
И нам пришлось туда уехать, но после стольких приключений!!!
Это обилие восклицательных знаков кажется бредом; я должна сказать, что будущее готовило мне много других знаков, восклицательных и вопросительных. Для того чтобы написать эту историю, я хотела бы иметь в своем распоряжении знаки удивления, потрясения… И даже знаки ужаса… Да, ужаса.