Мужчины на улице обычно пожирали меня взглядом. Для них я была тем лакомым кусочком, который способен утолить их голод, вплоть до пресыщения. Но, опираясь на руку Оливера, сияющая от любви, я была еще более соблазнительной и в то же время недоступной.
Я ощущала свободу птицы, собирающейся строить свое гнездышко. И я собирала звездный пух. Ночная прогулка по городу была божественна. Все мои агрессивные устремления оставили меня. Меня, которая рядом с Геттоном и его друзьями приобрела категоричность суждений, независимость оценок, способность горячо защищать свои убеждения и презирать мнение других. Я вдруг почувствовала, что стержень во мне, который так ожесточал мое сердце и который был моим главным оружием, начинает медленно таять. Я была проникнута снисходительностью, даже равнодушием к правде, приобретенной благодаря надменности. Я одержала победу над моими устремлениями посылать отравленные стрелы в противника при малейшем расхождении во взглядах. Я была женщиной, я любила мужчину; и я наслаждалась, как могла бы наслаждаться весенними цветущими лугами, разговором, который три дня назад показался бы мне тягостным.
Оливер заставил меня разговориться. Я описала ему окружение, которое только что оставила. В нем я приобрела багаж такой же надежный, как чемоданы, сделанные знаменитым Гермесом. Но этот багаж показался мне бесполезным и громоздким грузом. А я была легкомысленной и с чистой совестью следовала за Оливером. Наконец я сказала:
— Я счастлива, что иду танцевать. Вот уже несколько месяцев не танцевала.
— А почему ты не танцевала?
— Мои друзья были слишком серьезными… Я следовала их вкусам. С ними я проводила ночи напролет, слушая, как они обсуждают проблемы искусства, философии, политики.
— Ты всегда такая послушная?
— Не то чтобы послушная, но с кем бы я могла танцевать?
— Ну а раньше?
— Раньше… Я танцевала слишком много. Почти каждый вечер. Ты же не думаешь, что от жизни можно требовать чего-то другого, кроме танцев до упаду или их полного отсутствия?
Я заметила, как на лице Оливера появилось и тут же исчезло едва заметное выражение иронии. Казалось, он слушал избалованного ребенка, которого можно было не принимать всерьез.
— Можно просить у жизни все что угодно, но надо знать, чего хочешь, — сказал он, помолчав.
Он посмотрел на меня сквозь сигаретный дым, подняв вопросительно брови.
Я ничего не ответила.
— Ты так молода! — неожиданно воскликнул Оливер, притягивая к моей щеке руку с явным намерением приласкать меня.
Я доверчиво взглянула на него…
Оливер остановил случайное такси и дал шоферу адрес «Сладкой тележки». Это был не ночной клуб для снобов и не дансинг для международных туристов. Скорее, нечто вроде храма любителей-фанатов настоящего джаза, очень популярного в то время в Европе. Оркестр был потрясающим: негры из Нового Орлеана, из тех, чьи выступления позднее будут оцениваться как музыкальная классика.
Есть такое мгновение, удивительно волнующее, которое возникает только во время танца и которое выпадает только на долю влюбленных… будущих влюбленных. Это мгновение, когда два существа, уже связанные желанием, еще не реализовали его. Они еще не познали физической близости. Они собираются вместе только танцевать. Женщина, прижатая к мужчине крепким объятием (на этот жест они еще никогда не осмеливались раньше).
Такая близкая, она открыта и в то же время недоступна. Он глубже вдыхает таинство ее духов, любуется тенью ее ресниц, похожих на лепестки василька. Он не может оторвать глаз от розового бархата ее лица, прекрасного, как водяная лилия.
Она же похожа на лиану, обвивающую ствол дерева. Нежная и притягательная, она чувствует прикосновение грубой мужской одежды, скрывающей горячие мускулы и сердце, которое бьется для нее, как бурлящий весенний сок. Она поднимает глаза, искрящиеся, как дождинки под солнечными лучами, и смотрит на его рот, который не улыбается, встречается с его взглядом, который порабощает ее и обещает очаровательную бурю.
Подобный момент не может обмануть тех, кто готов стать настоящими любовниками. Оркестр играл динамичный зажигательный танец; в объятиях Оливера я была как папоротник, отпечатавшийся на камне. Этот латиноамериканский танец исполняется следующим образом: партнеры находятся на небольшом расстоянии друг от друга и держатся за руки. Это бешеный танец. Оливер танцевал в своем ритме, крепко прижимая меня к себе. Он положил мою голову на свое плечо и держал меня не за руку, а за затылок. Он погружал меня в свой взгляд, в котором блестело отражение звезд в темной воде. Кто мы были такие? Где мы были? Я слышала загадочное звучание мелодии в примитивном лесу желания. Такая музыка с тех пор всегда была для меня олицетворением эротического зова и дикой мужественности, воплощением которых стал для меня Оливер.