До вечера Архелия уж и забыла об этом разговоре. Но когда в седьмом часу, чуть позже обычного, появился Павло, вдруг вспомнила. И решила осторожно выведать, знает ли батька, о чем судачат в Талашковке.
После ужина зашла в гостиную, где он, рассевшись в кресле, смотрел телевизор, и повела такой разговор:
— Мне сегодня почтальонша Марфуша одну новость поведала, я слушала и просто умирала со смеху… Вот хочу тебе рассказать, посмейся и ты!
Павло оторвал взгляд от экрана, зыркнул на дочку:
— Какая еще новость?
— Да о тебе!
— Обо мне? — он удивленно вскинул густую бровь и потянулся к журнальному столику — там лежал пульт от телевизора. Немного приглушив звук, без особого энтузиазма поинтересовался: — И что тебе такого наговорила Марфуша?
— Да нашу талашковскую сплетню пересказала! Будто люди видели, как ты целовался — только не упади — с этой, — Архелия прыснула смехом, — как ее… Райкой Сысоевой!
Павло, услышав эти слова, кашлянул, почесал пятерней шею у кадыка и, качнув головой, процедил:
— Ну, народ!
— Да уж, наши люди способны такое придумать, что и на уши не натянешь! — развела руками девушка. — Притом, совершенно на голом месте!
Отец немного поерзал в кресле, опять поднял глаза на дочку и тут же опустил их. Ей показалось, что в этом взгляде промелькнуло что-то похожее на смущение, и заволновалась:
— Ты что, расстроился, батька? Не нужно! Ты в Талашковке человек, так сказать, видный, популярный, вот люди и выдумывают о тебе разные небылицы.
Он поднялся с кресла, походил туда-сюда по комнате, заложив руки в карманы своих широких домашних штанов, и остановился перед Архелией.
— Ты это… пойми, — заговорил он немного не своим голосом. — Мамку уже не воротишь… Не оставаться же мне до смерти бобылем? Я еще мужик не старый, при силе, мне жену надо… Иначе, что ж за жизнь?
Сердце девушки тревожно екнуло.
— Постой, постой, батька! Ты о чем? — она во все глаза смотрела на Павла. — Так ты что, вправду крутишь шашни с Райкой?!
— Ну, да, был у меня серьезный разговор с Раиской, — признался он нехотя. — А что, она баба одинокая, во многом меня устраивает…
— Господи! — ахнула девушка. Ее карие глаза горели, как два раскаленных уголька, а румяное до этого лицо сделалось бледным и выражало крайнюю степень растерянности. — Батька, да ты сдурел?! Зачем же тебе эта Сысоева?! Вспомни, сколько мужиков перебывало в ее постели? С кем она только не таскалась!
— Прекрати! — прикрикнул Павло и отошел в другой конец гостиной. Оттуда бросил: — Раиске просто не везло!
— Ты называешь это невезением? — возмущенно воскликнула девушка. — Да твоя Райка просто потаскуха, вот и все!
— Не смей порочить эту женщину! — рявкнул отец и, подскочив к Архелии, неожиданно закатил ей оплеуху.
Из ее глаз вмиг брызнули слезы. Она крутнулась на месте и выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.
Через полчаса Павло зашел на кухню и, встав за спиной дочери, сосредоточенно соскабливающей ножичком нагар со дна сковородки, негромко заговорил:
— Ты это, извини меня… Ладно? Не хотел я тебя бить, так получилось… Рассердился очень, сорвался…
Девушка, склонившись над мойкой, продолжала скоблить сковородку и молчала.
— Не такая плохая Раиска, как ты думаешь, — голос отца звучал приглушенно, как будто он находился не рядом, а за стеной. — Может, конечно, и ветреная, не шибко разборчивая в мужиках… Но, как говорится, кто не был молод, тот не был глуп. В жизни от ошибок не застрахован никто… Сейчас Раиска изменилась… Все у нас с ней серьезно… Да ты сама увидишь, какая она хорошая женщина…
Постояв еще с минуту и не дождавшись от дочери ни единого слова, Павло тяжело вздохнул и ушел в гостиную.
Утром Архелия испекла оладьи, обильно полила их сметаной и, бросив в тарелку несколько штук, поставила на стол. На всякий случай — вдруг отцу захочется — достала из холодильника початую баночку абрикосового варенья и графинчик с охлажденным взваром. И хотела улизнуть из кухни во двор, чтобы выпустить из запертого сарайчика птицу и покормить ее. Но не успела.
— Доброе утро, дочка! — на пороге возник Павло.
— Доброе! — буркнула она в ответ, снимая передник.
— Ты это… не сердись за вчерашнее, — вид у отца был расстроенный и виноватый. — Полюбил я Раиску… Ты взрослая уже и должна меня понять…
— А что, приличней женщины, чем эта Сысоева, в селе не нашлось? — не глядя на Павла, спросила Архелия.
— Говорю ж, полюбил я Раиску… Получилось так…