Тару Халла
Любовник из каменного века
Глава 1
Первый раз они поссорились ещё в Иматре. Вера хотела позавтракать бутербродами с копчёным палтусом в придорожном кафе, но Антон сказал: «Отравишься, до самого Рованиеми будешь дристать». Вера проглотила эту вопиющую грубость, но затаила обиду. Полгода назад, когда между ними всё только начиналось, авторитарность Антона казалась проявлением заботы, но со временем стала напрягать. Вторая ссора случилась в Рованиеми. В сувенирном магазине Вера запала на белую оленью шкуру, подбитую малиновым в полосочку ситцем, всего шестьдесят девять евро со скидкой, но Антон скорчил морду: «Зачем тебе этот вонючий пылесборник?» Вера могла бы ответить, что на этом пылесборнике хорошо будут смотреться детишки и животные, которых она фотографирует в фотостудии на Васильевском, но промолчала: ей вдруг стало противно оправдываться. Шкура наложилась на копчёного палтуса и портила настроение всю дорогу до Северного Ледовитого океана, где в маленьком норвежском городке грянул большой взрыв.
— Я хочу в музей наскальной живописи, — сообщила Вера.
— У нас времени мало. Не знаю, останутся ли в кемпинге свободные места, если мы приедем слишком поздно. Как говорил Суворов, дисциплина...
— Антон, ты не понял. Я хочу в этот музей. Я ещё в Питере его запланировала. Какой смысл в путешествии, если ничего не смотреть, не покупать и не пробовать?
— А-а! Я так и думал, что дело в чёртовом палтусе, — заметил Антон.
И Вера с мрачным удовлетворением высказалась, впервые за то время, что они были вместе:
— Нет, дорогой, дело не в палтусе, а в тебе! Ты зануда и тиран! Я даже не помню, из-за чего ты мне понравился, ты вообще не мой типаж. Ты толстый, скучный, жадный и... и в постели на троечку!
Антон так резко нажал на тормоз, что сработали ремни безопасности. Он вышел и выволок из машины ухмыляющуюся Веру:
— Это я-то толстый?! Ты свою задницу в зеркале видела? Ты пока проветрись тут, погуляй по тундре, подумай над своим поведением. А потом я вернусь и поговорим, кто толстый тиран на троечку.
Он швырнул на обочину потёртый рюкзак, оленью шкуру и стартанул, не жалея покрышек.
— Эй, полегче, толстяк! Тут техники на сто тысяч! — заорала ему вслед Вера, собирая багаж. — И можешь не возвращаться, я не пропаду!
Красивая тридцатилетняя женщина нигде не пропадёт, пусть даже у неё задница пухленькая. Сейчас это модно. Вера подобрала вещи и легко двинулась по дороге.
***
Она спускалась по горному серпантину всё ниже и ниже, пока за очередным поворотом не заблестело море — неправдоподобно бирюзовое и чистое. Его бороздили роскошные яхты спортивного вида, прогулочные катера, набитые туристами, и рыбачьи лодки, за которыми волочились длинные шлейфы жирных чаек. На мелководье кайтеры в гидрокостюмах ловили ветер воздушными змеями, а на пляже выстроились в ряд музейные корпуса, похожие на бунгало.
Это Греция, Мальдивы или Новая Зеландия? Нет, это арктическое побережье между Алтой и Берлевогом — суровая экзотика, дикие края. Вера, зачарованная видом скалистого фьорда, по-хозяйски обнимающего морской залив, села на обочину и достала фотокамеру с широкоугольным объективом. Потом подумала и установила штатив, наслаждаясь тем, что можно снимать спокойно, без спешки, и никто не жужжит над ухом. Как же хорошо без зануды Антона!
До музея она добралась вечером. Солнце миновало запад и мчалось на север, не собираясь падать за горизонт. Июнь, благословенные безночные дни: солнце катается по небу, как яблочко по серебряному блюдечку. В кафетерии музея Вера залпом выпила маленькую баночку холодного пива и одну захватила с собой. По прогнозу ожидалась геомагнитная буря, а значит, голова будет трещать и кружиться — как всегда в такие дни. В рюкзаке на этот случай валялся пузырёк "Хеннесси" из дьюти-фри, но пить его в музее под открытым небом Вера опасалась: коньяк — вещь коварная, с трудно уловимой границей между «ой, как хорошо-то» и «упс, я в ауте». Поэтому — пиво. К нему Вера купила гигантский норвежский бутерброд с луком, яйцом и селёдкой и поспешила к морю, предвкушая ужин на пляже среди экспонатов наскальной живописи. Видел бы Антон её сейчас — упал бы в обморок. Он ненавидел девушек с пивом. А судя по его потенции он вообще ненавидел девушек.
Сверяясь со схемой-путеводителем, она без труда нашла на западной стороне залива экспонат под номером один. Бараний лоб — пятиметровая скала, скруглённая ледником как ложкой для мороженого, — был усеян древними петроглифами. Глубокие борозды, небрежные насечки и тончайшие линии, заполненные для контраста охрой, опоясывали камень сверху донизу. Вера восхищённо застыла, разглядывая красную сеточку рисунков. Непонятно, как нужно смотреть на это запутанное кружево, чтобы различить в нём обещанные фигурки зверей и людей. Заглянула в схему: «Оленье стадо в ограде», возраст — пять тысяч лет. Самое древнее изображение ограды, возможно, символизирующее концепцию космологического мира... Ого!
Вера захлопнула путеводитель и достала фотоаппарат. Это нужно сфотографировать, пока солнце подсвечивает песчаник и каждая впадинка наполнена густой тенью. Она навёла фокус, и внезапно картинка сложилась: она увидела оленя, похожего на детскую скамеечку с рогами. Рядом — ещё один, и ещё. Десятки, если не сотни, крошечных оленей стояли бок о бок и, казалось, смотрели в одну сторону. На кого? Вера обошла камень и увидела фигурку человека, к которому были повёрнуты все рогатые головы. Хозяин? Олений бог? Охотник? Вокруг всей группы — частокол из насечек, словно шпалы-шпалы, но без рельсов. От доисторического шедевра захватило дух. Пять тысяч лет назад ещё пирамида Хеопса не была построена, а тут, на берегу холодного моря, художник с любовью и тщанием вырезал в камне одну оленью фигурку за другой. Зачем?
Из фотографического ража её вывел сигнал о принятом сообщении. «Я возвращаюсь, где тебя забрать?». Где-где. А нигде! Вера злорадно выключила телефон и начала складывать оборудование в рюкзак. Она облазила и сняла все бараньи лбы в западной части музея. Прежде чем перейти по пляжу на высокий восточный берег к более свежим рисункам, — всего-то две тысячи лет, уже спаситель родился, — стоило подкрепиться.
Не успела она усесться на свою оленью шкуру за шестьдесят девять евро и развернуть бутербродик с селёдкой, как к ней подгрёб местный бомж. Вокруг лысины, обожжённой солнцем, развевались седые пряди, а грязная майка не скрывала сплошь зататуированной кожи. Бриджи с бесчисленными карманами сползали с худых чресел. Бомж сел рядом и что-то сказал на норвежском. Вера пожала плечами и помотала головой, как немая. Чего он хочет? Польстился на круглопопую красотку? Пусть не рассчитывает. Она, конечно, изголодалась по мужской ласке, но не до такой степени.
— Инглиш?
Вера снова помотала головой.
— Дойч? Финланд? Русланд?
— Чего тебе? — спросила Вера на русском и открыла баночку с пивом.
Она отхлебнула и неприветливо взглянула на бомжа. Тот достал из наколенного кармана истёртую кожаную флягу, сделал несколько глотков и ответил, с трудом подбирая русские слова:
— Фото там, — махнул рукой на камни, — не интересно. Все видеть петроглиф. Олень, охотник, лодка, рыба...
— Не интересно?
— Нет, — подтвердил бомж.
Он достал из другого кармана пакетик с вялеными креветками и начал закидывать их в рот. Вера вылущила край бутерброда из полиэтиленовой плёнки и откусила большой кусок. Как фотограф она знала, что аборигены лучше путеводителя могут подсказать, что в их краях достойно съёмки, но, будучи опытной туристкой, она не раз сталкивалась с феерическим враньём ради пары евро на выпивку. В молчании она доела бутерброд и допила пиво. Пряная селёдка оказалась вкуснее, чем она ожидала, — жирненькая, малосольная, с нежными хрустящими косточками. Идеальный ужин под пиво. Бомж рядом чавкал своей вонючей закуской и жмурился на солнце. Часы показывали полночь.
— А где здесь самое интересное место для фотографирования? — не выдержала Вера.
— Запрет. Музей не разрешать.
— Почему? Тут разве не везде открыто для посетителей?
— Петроглиф — можно. Пляж, море — можно. Гростайн — нельзя.
Бомжу с трудом давалась беседа на русском языке, но Вера не собиралась переходить на английский: перейдёшь, и старик тут же пристанет с глупыми разговорами и начнёт просить денег на водку.
— Что такое Гростайн?
— Скала.
— И что в ней интересного?
— О-о-о! — глаза бомжа загорелись огнём фанатизма. — Портал на другой мир! Дверь!
— Та-а-ак... — сказала Вера и встала, отряхивая песок с джинсов. — Спасибо за компанию, но мне, пожалуй, пора.
Бомж тоже вскочил:
— Я не врать! Человек ходить на другой мир, я видеть! — Он достал из кармашка на бедре плоский ключ и потряс им перед носом Веры: — Сегодня северный сияние, Гростайн — активация. Я тебе показать, иди под меня!
— За мной, а не под меня, — поправила Вера. — Далеко?
— Нет, в музей. Ты делать много уникальный фотография! Интересно!
— Ладно, я пойду и посмотрю, что там у тебя интересного. Но с одним условием: никаких денег я тебе не дам, даже не проси. У меня самой мало, а мне ещё надо где-то переночевать и вернуться в Питер. Меня бойфренд бросил. Гад!
***
В полутьме помещения Гростайн выглядел как обычный серый камень высотой в два метра. Музейный корпус накрывал его словно Кааба, а пола не было — под ногами хрустели ракушки и песок. Бомж запер дверь изнутри, включил свет, и Вера ахнула. На маслянисто сверкающей поверхности камня плавали зелёные, розовые и голубые пятна, иногда в глубине вспыхивали искры, похожие на разряды электричества, а иногда по скале пробегала мелкая рябь. Посередине находился неглубокий, но искусно вырубленный дверной проём.