Я колебался: оставлять ли доктора в его заблуждении?
— Послушайте, доктор Буссик, я хочу сделать вам одно признание…
— Говорите скорее! Я хотел бы умереть от чего угодно, только не от любопытства, мой дорогой друг!
— Так вот, насчет кризисов Евы…
— Что?
Со своим животом, бородкой и пылом доктор был хрестоматийным провансальцем!
— Я считаю, — продолжил я, — что кризисы эти были сотворены Элен… Доктор хитро прищурился:
— А вы что, воображаете, я об этом не думал?
— Я отдаю себе в этом отчет…Вот почему я и заговорил сейчас с вами на эту тему… Я думаю, что у бедной Элен нервная система была совершенно подорвана… Она пробовала отомстить за себя своей сестре, представив ее симулянткой… И поскольку ей это не удавалось…
— Все это очень грустно, вздохнул доктор. — Однако жизнь проста, когда не принимаешь ее слишком всерьез. Разве это так сложно понять?..
Жгло солнце.
Амелия семенила впереди нас.
Это было единственное черное пятно во всем этом жизнерадостном пейзаже.
— А вы, мой дорогой друг, — спросил у меня доктор, — что вы теперь собираетесь делать?
— Упаковывать чемодан, доктор… Что мне еще остается?
— Желаю вам удачи, молодой человек! Мы расстались на перекрестке. После недолгого колебания я ускорил шаг и догнал Амелию. Мы шли молча. Что мы могли сказать друг другу? Мы все время молчали, когда были рядом, со дня нашего знакомства. Понурые, вспотевшие, мы подошли к воротам нашего особняка. Ева сидела в коляске на крыльце. На ней было черное платье.
Лишь только я увидел Еву, сердце мое сразу же сжалось.
Издалека она показалась мне такой слабой и беззащитной!
Она ведь была бесконечно одинока.
Этот дом без стиля, с патио и китайской крышей, парком и холмом, показался мне вдруг мрачной цитаделью-спрутом, где она была пленницей.
Да, Ева в своей печальной коляске, в черном платье и со своим состоянием, которое не давало ей счастья, была олицетворением беспредельного одиночества.
— И зачем она только родилась? — вздохнула Амелия.
Я уже не мог больше владеть собой. Схватившись руками за ограду и прислонившись к ней лбом, я зарыдал.
Амелия с удивлением смотрела на меня. Такого она от меня не ожидала.
— Ну входите же! — тихо сказала она. — А то еще люди увидят ..
Я прошел к крыльцу под ласковым и спокойным взглядом Евы.
Она протянула мне руку, привлекла к себе, обняла за талию и положила голову мне на грудь.
— Вы ее так любили, — вздохнула бедняжка.
— Я не по ней плачу, Ева… Я плачу из-за вас… Она сразу же подалась назад, рука ее упала на колесо каталки.
— Вы это искренне, Виктор?
— Да…
Я погладил ее волосы, осторожно, нежно. И, ничего не сказав, пошел собирать свои вещи.
Я упаковал все в два чемодана. Комната моя, хотя и была залита солнцем, приобрела вдруг в моих глазах очень печальный вид.
Так много воспоминаний было связано у меня с ней!..
Когда я спустился вниз, Ева была в патио. Она ждала меня и, как только я появился, сразу же уставилась на чемоданы.
— Вик! — крикнула она. Я подошел к ней.
— Что это значит? Вы.., вы уходите?
— Конечно. Вы прекрасно понимаете, что мое пребывание под этой крышей отныне невозможно!
— Что вы говорите! Невозможно… Почему невозможно? Вы не можете убежать как трус! Вы не покинете меня…
— Кто угодно скажет вам, что…
— Я плевала на кого угодно, Вик! Я не хочу оставаться здесь одна!
— У вас есть Амелия.
— Это называется «есть»?
— Видите ли, Ева, будет не совсем прилично, если я задержусь еще здесь. Меня сразу же примут за того, кем я отказывался быть.
— А «Шкатулка с Мечтами»?
— Боюсь, что это была всего лишь мечта… Да, мечта…
— Вы собираетесь повесить ее на меня? Я поставил свои чемоданы на пол и сел в кресло-качалку.
— Вы правы, Ева… Я действительно могу быть вашим служащим… Только теперь я буду жить в отеле… Я буду часто приходить к вам и…
Ева сложила руки трубочкой и что было силы крикнула:
— Амелия!
Старуха была недалеко от патио, потому и явилась почти сразу.
Теперь Ева обладала здесь полной властью. Она кивнула на чемоданы:
— Отнесите вещи господина Менда в его комнату.
Тут я не мог промолчать:
— Оставьте их здесь, Амелия, я ухожу…
— Виктор, если вы уйдете, будет несчастье!
— Вы считаете, что его у нас мало, несчастья? — проворчала старуха. Она взялась за мои чемоданы.
— Ну куда вы пойдете? — Она мне словно пощечину отвесила.
Я покорился. В глубине души я чувствовал облегчение. Я прекрасно знал, что являюсь пленником этого дома. Я в этом уже давно не сомневался. И это ощущение не только угнетало меня, оно придавало мне силы. Тягости существования всегда подавляли мой дух. А здесь я чувствовал себя в безопасности.
Ева победно улыбнулась:
— Я не могу больше жить без вас, Вик… Она произнесла мой приговор. Теперь, когда ее сестры больше не было, я заменю ей эту сестру. Отныне я буду пленником этой коляски.
— Ева, я хочу вам что-то предложить…
— Нет, нет, Вик, никаких компромиссов!..
— Ева, вы хотите выйти за меня замуж? Сначала она покраснела, потом побледнела… У нее даже рот скривился в гримасе.
— Вы смеетесь надо мной?
— Нет, Ева… Это единственный способ все нормально устроить… Мы поженимся, и у меня больше не будет соблазна убежать… Конечно, мы подпишем брачный контракт, согласно которому за вами сохранятся неприкосновенными все права на ваше состояние. Мне будет невыносимо сознавать, что многие думают, будто я женился на вас из-за денег.
— Но, Вик, ведь никто не женится на парализованных женщинах… Это что-то невиданное!
— Хорошо, теперь будет виданное!
В ней происходила мучительная борьба: гордость наступала на искушение. Но женщина в ней взяла верх.
— Зачем эта жертва, Вик?
— А кто вам говорит, что это жертва?
— Вы.., вы меня любите?
— Я испытываю к вам бесконечную нежность…
— Но не любовь!
— А нужно ли непременно наклеивать на чувства этикетки? Я не хочу покидать вас, и это уже добрый знак, не так ли?
Она задумалась, нахмурила брови:
— Я, я вас люблю с тех пор.., с тех пор, как я вас впервые увидела…
— Тогда не нужно сомневаться.
— Я не сомневаюсь!
— Так что же вы тогда делаете?
— Я только пытаюсь понять… Вы молоды, красивы…
— Спасибо.
— Вы это прекрасно знаете. — В ее голосе чувствовалась горечь. — Вы очень красивы, Виктор…
— И вы очень красивы, Ева…
— Как сломанная игрушка…
— Я уже просил вас никогда не вспоминать об этом…
— Простите меня. — Она ударила рукой по колесу каталки.
— Так что, женимся? — улыбнулся я.
— Когда?
— Через какое-то время. Нужно подождать, пока окончится траур.
— Вы что, серьезно считаете, что траур может окончиться?
Слезы вдруг брызнули из ее глаз. Я достал свой платок и стал вытирать их.
Я не мог сказать ей все! Пусть уж лучше оплакивает свою сестру, чем ненавидит мертвую!
Глава 15
Бракосочетание состоялось через два месяца в обстановке, как это принято говорить, строгой интимности.
Мы отправились вдвоем и в церковь, и в мэрию, а свидетелей нашли на месте.
Сказать вам, что за эти два месяца я не подумывал о том, чтобы переменить свое решение, значит солгать. Сколько раз повторял я себе: "Ты молод, Виктор, ты красив… Что же ты приковываешь себя к этому инвалиду? Это сумасшествие! Ты не имеешь права делать этого! Женитьба — это не благотворительная акция. Она должна освящать любовь, быть ее продолжением… А как ты можешь принять стерильность такого союза?!