— А эти четыре дырочки?
— Я отмечал выигранные мной партии в экарте. Мы часто играли в эту игру, и я, должно быть по рассеянности, сунул карточку в бумажник.
Это вполне правдоподобное объяснение было дано с такой естественностью, что месье Формери принял его довольно благосклонно. Оставалось выяснить пустяк — каким образом Джим Барнетт узнал о наличии бумажки в потайном кармане человека, которого он не видел ни разу в жизни. Но Барнетт молчал. Он лишь весьма любезно улыбался и настойчиво просил вызвать свидетелем Элизабет Довендейл. Господин Формери пообещал.
Мисс Ловендейл не было в Париже, и она смогла приехать только через восемь дней. За это время следствие почти не продвинулось, хотя судебный следователь, подстегиваемый неприятным воспоминанием о Джиме Барнетте, работал с остервенением.
— Вы привели его в ужас,— признался инспектор Бешу детективу в тот день, когда они собирались ехать в «Хижину».— Причем до такой степени, что он хотел отказаться от вашей помощи.
— Мне устраниться?
— Нет. Есть кое-что новенькое.
— В каком смысле?
— По-моему, он составил версию.
— Тем лучше. Наверняка это никуда не годная версия. Вот посмеемся!
— Прошу вас, Барнетт, ведите себя прилично!
— Почтение и бескорыстие. Обещаю вам, Бешу. Агентство работает бесплатно. Пусто в руках и пусто в карманах. Но, уверяю вас, этот Формери страшно действует мне на нервы.
Господин Лебок ждал уже полчаса. Мисс Ловендейл вышла из автомобиля. Потом явился и очень довольный месье Формери.
— Здравствуйте, господин Барнетт! — сразу воскликнул он.— Вы можете сообщить нам что-нибудь хорошее?
— Возможно, господин судебный следователь.
— Что ж, и я тоже... и я тоже! Но давайте поскорее покончим с вашим свидетелем. В конце концов все равно это только трата времени.
Элизабет Ловендейл, старая, довольно эксцентричного вида англичанка с растрепанными седыми волосами, говорила по-французски, словно это был ее родной язык, но так эмоционально, что было трудно что-либо разобрать.
Не дожидаясь вопросов, она тут же принялась рассказывать:
— Бедный господин Вошрель! Убит! Такой славный господин, такой занятный человек! И вы интересуетесь, была ли я с ним знакома? Очень мало. Я приезжала сюда лишь однажды, по делу. Хотела кое-что купить. Но мы не сошлись в цене, и я собиралась снова приехать после того, как переговорю с братьями. Мои братья — очень известные люди... Самые крупные... как это по-французски?.. Ах, да, самые крупные бакалейщики в Лондоне.
Месье Формери попытался направить этот поток слов в нужное русло.
— И что же вы хотели купить, мадмуазель?
— О, всего-навсего клочок бумаги... совсем маленький...
— И он имеет большую ценность?
— Для меня — огромную. И я имела глупость все рассказать. «Знайте же, дорогой месье Вошрель,— сказала я,— что моя прабабка с материнской стороны, прекрасная Доротея, была любима самим королем Георгом четвертым и хранила восемнадцать любовных писем под кожаным переплетом восемнадцати томов сочинений Ричардсона... по одному в каждом. И вот после ее смерти семья нашла все тома, кроме четырнадцатого, исчезнувшего вместе с письмом номер четырнадцать... меж тем, это самое интересное письмо, поскольку доказывает общеизвестный факт, что очаровательная Доротея изменила супружескому долгу за девять месяцев до рождения своего старшего сына. Теперь вы понимаете, дорогой мой месье Вошрель, как мы были бы счастливы получить это письмо! Ловендейлы — потомки короля Георга четвертого! Родня нынешнего монарха! Это принесло бы нам и славу, и титулы!»
Элизабет Ловендейл вздохнула и, продолжая рассказ о встрече с господином Вошрелем, продолжала:
— «А потом, мой дорогой месье Вошрель,— сказала я,— после тридцатилетних напрасных поисков я узнала, что недавно на публичной распродаже продавался четырнадцатый том Ричардсона. Я бросилась к покупателю — букинисту с набережной Вольтера, и он направил меня к вам, со вчерашнего дня ставшему владельцем книги». Господин Вошрель побледнел и уставился на меня. «А сколько вы заплатите?» — спросил он. Тут-то я и поняла, какую сделала ошибку. Не расскажи я о письме, могла бы приобрести книгу за пятьдесят франков. Я предложила тысячу. Добрейший месье Вошрель задрожал как лист и потребовал десять тысяч франков. Я согласилась. Он потерял голову. Я тоже. И получилось, знаете ли, как на аукционе. Двадцать тысяч... тридцать тысяч... В конце концов он добрался до пятидесяти. «Пятьдесят тысяч, ни сантимом меньше! — кричал месье Вошрель.— И я смогу купить все книги, какие только захочу!.. Самые красивые!.. Пятьдесят тысяч франков!». Он тут же хотел получить задаток и чек. Я пообещала вернуться. Господин Вошрель запер книгу вот в этом ящике стола.
Элизабет Ловендейл продолжала говорить, уснащая рассказ множеством ненужных подробностей, но никто уже не слушал. С некоторых пор Джима Барнетта и инспектора Бешу занимало совсем другое — выражение лица месье Формери. Почтенного стража закона явно охватило сильнейшее волнение, и он едва сдерживал готовую прорваться радость. Наконец, не в силах терпеть долее, месье Формери глухо проговорил:
— Короче говоря; мадемуазель, вы требуете четырнадцатый том сочинений Ричардсона?
— Да, сударь.
— Вот он! — И следователь театральным жестом извлек из кармана небольшой томик в кожаном переплете.
— Невероятно! — в полном восторге воскликнула англичанка.
— Вот он,— повторил месье Формери.— Но письма короля Георга там больше нет. Я бы его заметил. Однако я отыщу это письмо, раз сумел найти книгу, которую столько лет искали! Тот, кто похитил том Ричардсона, неизбежно запрятал и столь драгоценный для вас документ.
Следователь немного побродил по комнате, заложив руки за спину и молча переживая сладостный миг торжества, потом постучал по столу.
— Итак, мы наконец знаем причину убийства. Кто-то подслушал разговор Вошреля с мисс Ловендейл и заметил, куда старик спрятал книгу. Через несколько дней этот человек совершил убийство и украл письмо, намереваясь, очевидно, позже продать его. Кто этот человек? Рабочий фермы Годю. Впрочем, с самого начала я чувствовал, что именно он виновен. Вчера во время обыска я заметил неестественно большую щель между кирпичами камина и, расширив дыру, нашел книгу. Эта книга явно попала туда из библиотеки господина Вошреля. Неожиданные показания мисс Ловендейл доказывают правильность моих рассуждений. Стало быть, я немедленно прикажу арестовать троих братьев Годю, этих прожженных негодяев, подлых убийц господина Вошреля и преступных обвинителей господина Лебока.
После этого месье Формери величественным жестом протянул руку господину Лебоку, и тот пожал ее с живейшими изъявлениями благодарности. Галантно проводив мисс Ловендейл к автомобилю, следователь вернулся в дом.
— Ну вот,— воскликнул он, потирая руки,— я думаю, эта история наделает шуму и месье Формери услышит немало лестных слов! Что вы хотите, месье Формери — человек очень честолюбивый и его давно притягивает столица!
И следователь направился к дому Годю, куда приказал под хорошим конвоем доставить всех троих братьев. Погода стояла прекрасная. Месье Формери, сопровождаемый господином Лебоком, инспектором Бешу и Джимом Барнеттом, ног под собой не чуял от радости.
— Ну как, мой дорогой Барнетт, здорово я провернул это дело? — насмешливо бросил он.— Признайтесь, вы этого никак не ожидали? Вы ведь подозревали господина Лебока?
— В самом деле, господин судебный следователь, меня слишком увлекла эта проклятая визитная карточка,— с сокрушенным видом покачал головой детектив.— Представьте себе, она лежала в «Хижине» на полу, и я видел, как во время допроса господин Лебок подошел и незаметно наступил на нее. Потом, выйдя на улицу, он так же тихонько снял карточку с подметки и спрятал в бумажник. А еще раньше я заметил отпечаток правой ноги господина Лебока на влажной земле — там было четыре гвоздика, расположенных в форме ромба. Поэтому я решил, что господин Лебок, вспомнив о забытой на полу карточке и не желая обнародовать адрес Элизабет Ловендейл, заранее подготовился к решительным действиям. И вправду, благодаря этой визитной карточке...