А теперь я сдаю вещи в химчистку.
И мне хочется, чтобы это было худшим из того, что мне приходится делать…
Толпа начинает нагреваться, жужжа, как пчелы. Они ждут, что Ангус появится с минуты на минуту.
Но Ангус будет модно опаздывать ― это значит, что он может появиться через десять минут или два часа после того, как мы договорились, или вообще не появиться, если его внимание привлечет что-то более интересное. Такое уже случалось.
― У нас заканчивается шампанское, ― сообщает мне Мартиника.
― В холодильнике еще пять ящиков.
― Я скажу официантам. А ты знаешь, что у тебя на носу краска?
Этот день может стать еще хуже?
― Да, Мартиника, я прекрасно знаю, что у меня на носу краска. Она подходит к центральным композициям.
Мартиника смотрит на меня, медленно моргая.
― Правда?
― Нет! Где здесь туалет?
После двух минут оттирания мой нос избавился от краски, но стал ярко-розовым.
Я спешу выйти из уборной, но сталкиваюсь лицом к лицу с высоким и очень крепким незнакомцем.
Или, по крайней мере, я думаю, что он незнакомец.
Пока он не хватает меня за руки, чтобы поддержать, и не говорит:
― Тео! Давно не виделись.
Этот низкий, глубокий голос посылает электрический разряд по моему позвоночнику еще до того, как я встречаюсь взглядом с темными, дьявольскими глазами Салливана Риваса.
Каким-то образом я знаю, что это он, а не его брат, хотя не видела ни того, ни другого уже более десяти лет.
Все говорят, что их невозможно отличить друг от друга, но я никогда так не считала.
Во-первых, Риз Ривас на самом деле довольно милый. В то время как Салливан съел бы ваше сердце на завтрак, если бы посчитал его вкусным.
Когда-то мы вместе учились в средней школе. И, скажу я вам, есть причина, по которой я не хожу на встречи выпускников.
Одна из них заключается в том, что я надеялась никогда больше не встречаться с этим человеком. И уж точно не тогда, когда я потная, растрепанная и воняю краской из баллончика.
― Оу… интересный парфюм, ― говорит Салливан, его красивые губы складываются в злобную ухмылку.
Я не буду спорить и сразу признаю, что Салливан великолепен. Я не говорю о нормальном уровне привлекательности, с которым я могу справиться. Я живу в Лос-Анджелесе. Я вижу красивых людей каждый день.
Кинозвезды тускнеют рядом с Салливаном. Еще в школе у него была густая копна чернильно-черных волос, телосложение как у супермодели, лоснящаяся смуглая кожа и глубокие темные глаза, которые заставляли падать в обморок каждый раз, когда он смотрел в твою сторону. При условии, что ты была достаточно красива, чтобы удостоиться его взгляда.
Я не была. Но я видела, как он влияет на остальных.
С тех пор мало что изменилось.
Более того, в качестве доказательства полной несправедливости вселенной, Салливан, похоже, каким-то образом стал еще красивее.
На нем сшитый на заказ костюм, покрой которого наглядно демонстрирует, что чем бы Салливан ни занимался последние десять лет для поддержания формы, он не пропустил ни одного дня. Его волосы такие же густые и блестящие, как и прежде, в них нет ни единого седого волоса. А эти полные, чувственные губы расположены над челюстью, которая стала еще более точеной.
Серьезно… да пошел он.
― Что ты здесь делаешь? ― спрашиваю я.
Салливан прижимает руку к груди, изображая, что он обижен. Даже если я знаю, что он притворяется, есть что-то ужасно эффектное в том, как его густые черные брови сходятся домиком, а темные глаза под ними смотрят на меня с проникновенным упреком. Может, его брат и актер, но не стоит забывать, что Салливан ― его однояйцевый близнец.
― Кажется, ты не очень-то рада меня видеть, Тео.
Мое имя звучит на его губах невыносимо интимно. Температура возле уборной поднимается на несколько градусов.
Я приказываю своим щекам не краснеть, что бы ни случилось. Неважно, сколько раз он произнесет «Тео» именно таким тоном.
― Я бы сказала, что немного озадачена. ― Я скрещиваю руки на груди. ― Поскольку тебя нет в списке гостей.
Я уверена ― сама его составляла.
Салливан ухмыляется.
Его смех низкий и порочный, как и его голос. Он вызывает ассоциацию с растопленным шоколадом, темным и насыщенным, с легким оттенком горечи.
Я чувствую, как моя кожа становится все горячее, каждый обнаженный дюйм.
Он говорит:
― Ты ничуть не изменилась.
Это не комплимент. В старших классах я была угрюмым, нервным изгоем, неудачницей, которая едва могла позволить себе проезд на автобусе до школы, в то время как большинство моих одноклассников ездили на Бумерах и Гелендвагенах.