Неизвестно, сколько дней провел он в своей плавучей тюрьме, день сменял ночь до бесконечности, пока он не потерял ощущение времени. Корабль сделал на своем пути по крайней мере пять остановок, когда открылась дверь и рыжий гигант, приносивший ему каждый день несколько сухих корок, сказал, глядя на него со всей жалостью, на которую только был способен:
– So here you are.[4]
Here был портом на севере Европы.
Диего вернулся в Мексику через несколько лет с багажом новых знаний и впечатлений, вернулся, словно на встречу с самим собой, и сам себя не узнал. Он говорил на четырех языках, успел пожить в десяти странах, поработать ассистентом у врачей, ученых и фармацевтов, прошел там по всем улицам и обошел все музеи, знал как свои пять пальцев все потаенные уголки Рима и площади Венеции. Но больше всего на свете этот человек, повидавший мир, хотел, чтобы судьба наконец привела его в тихую гавань, где до конца своих дней он под одной и той же крышей будет съедать свою ежедневную тарелку супа.
Ему было всего двадцать семь лет в тот вечер, когда он сошел по трапу и окунулся в мягко обжигающий и такой родной воздух. Порт Веракрус напоминал его родные острова, и он благословил его, хотя земля здесь была темной, а вода – мутной. Ведь если не смотреть под ноги, подумал он, то будет полное ощущение, что ты дома.
Быстрым шагом он прошел через жар и беспорядочный грохот порта, вышел на площадь и направился в портовую гостиницу. Там было много народа, пахло свежеподжаренным кофе и хлебом, табаком и анисом, нее говорили быстро и громко, официанты непрерывно сковали между столиками, и там, посреди всего этого бедлама, его встретили глаза Хосефы Вейтиа.
Диего слишком долго искал свою судьбу, чтобы не понять, что он ее наконец встретил. Оказывается, все эти годы он странствовал по свету, чтобы жизнь вернула его на прежнее место и он нашел свое будущее на той же долготе, где когда-то потерял прошлое. Не раздумывая ни минуты, он подошел к столику, где сидела эта женщина.
Хосефа Вейтиа приехала в Веракрус из Пуэблы вместе с матерью и сестрой Милагрос, чтобы встретить корабль из Испании, на котором должен был приехать ее дядя Мигель Вейтиа, младший брат ее отца, поручившего его заботам свою семью, прежде чем предательски ее покинуть, отойдя в мир иной, когда Хосефе было двенадцать лет, Милагрос – семнадцать, а их мать так и застыла в том неопределенном и неизменном возрасте, что и все женщины, махнувшие на себя рукой.
Дядюшка Мигель Вейтиа жил полгода в Барселоне и полгода в Пуэбле. В каждом из этих городов большую часть времени он проводил в разговорах о делах и проблемах, которые он оставил на прежнем месте. Жизнь его текла спокойно и приятно, как одно долгое воскресенье, а понедельник был всегда далеко за морем.
Как узнало семейство Вейтиа этим вечером, в Испании две недели назад была провозглашена республика, и либеральные взгляды дядюшки не позволили ему уехать в такой радостный момент.
– Кто знает, чем все кончится в Испании, – сказал им Диего Саури, расположившись за их столиком как старый знакомый, и тут же начал им рассказывать о «республиканской лихорадке», охватившей некоторых испанцев, и рассуждать о приверженности большинства из них монархии. – Я не сомневаюсь, что через год они снова захотят вернуть короля, – говорил он страстно, как, впрочем, и всегда, когда речь заходила о политике, но одновременно в его душе шла борьба страстей более материальных, чем его политические пророчества.
Пятнадцать месяцев спустя, в декабре 1874 года, испанцы провозгласили королем Альфонсо XII, а Диего Саури венчался с Хосефой Вейтиа в церкви Санто-Доминго, мирно дремлющей в двух кварталах от центральной площади в благородном городе Пуэбла.
II
Пленники суеты и неразберихи этой жизни, супруги Саури прожили десять лет в мире и согласии, но ни слепой случай, ни судьба не преподнесли им такого неожиданного подарка, как ребенок. Сначала они так были заняты собой, что им некогда было даже задуматься об этом, потому что экстаз их ежедневных слияний был необходим, чтобы успокоить их жаждущую, нетерпеливую плоть. Мысли о ребенке пришли, когда они так хорошо изучили друг друга, что он с закрытыми глазами мог сказать, какой формы и размера был каждый ноготок на ногах его жены, а она знала наизусть расстояние между кончиком носа и губами мужа и могла нарисовать пальцем в воздухе точный контур его профиля. Хосефа знала, что, какими бы ровными ни казались в улыбке зубы Диего Саури, каждый из них имеет свой оттенок, а он знал, что его жена, даже будучи чем-то вроде богини, подчиняющейся лишь законам всеобщей гармонии, страдала ангинами из-за высоко поднятого нёба.