Отпустили всех только ближе к одиннадцати вечера. Но пообещали в дальнейшем снова поговорить с ними. Возможно, не один раз. А о том, чьи тела лежали в двух других патологоанатомических мешках (не считая того, в котором закрыли Лизу), не заикнулись ни словом (и ни Антон, ни тем более Игнатий так и не решились раскрыть мешок с третьим телом).
Где-то в четверть десятого вечера мать Лизы, услышав звонок в дверь, вскочила из-за праздничного стола с еще не тронутыми приготовлениями и понеслась в гостиную, чтобы впустить свою старшую дочь, которая, должно быть, снова, как это с ней иногда бывает, забыла ключи дома (хотя женщина точно помнила, что дочь, уходя, самостоятельно заперла дверь на замок). Но за дверью, вопреки ее ожиданиям, стояли двое мужчин в полицейской униформе, которые, прибегнув к заранее подготовленным вопросам и получив на них ответы, озвучили усталого вида женщине неутешительные выводы и вежливо попросили проехать с ними на опознание тела.
Младшая сестренка Лизы больше никогда не отмечала свой день рождения.
Глава девятая
Можно до скончания веков твердить о том, что мы всегда сами решаем свои судьбы, самостоятельно выбираем пути, что именно каждый из нас несет полную ответственность за собственное будущее. И все же отнюдь не всегда удается угадать, что нас ждет за тем или иным поворотом, как не всегда способны мы предвидеть вмешательство в наши жизни извне. И убийство Лизы для ее семерых сверстников – да и не только для них – в некотором смысле стало тем самым непредвиденным вмешательством, которое повлияло на каждого в той или иной степени.
Марина с Наташей хоть и были потрясены случившейся трагедией, но в целом переживали меньше остальных. Возможно, оттого, что Лиза была для них не более чем относительно новенькой одноклассницей, переведшейся в их школу менее полугода назад. Но отчасти и потому, что им повезло не увидеть ее изувеченного тела.
Арсений всю последующую неделю после допроса не появлялся в школе, хотя удаленно всегда оставался на связи и уверял друзей, что с ним все в порядке. За эту неделю позаимствовал у отца старенькую акустическую гитару и активно учился играть на ней – так, по его словам, было проще справиться с пережитым. Годами позже, уже покинув Терниевск, стал музыкантом, собрав со сверстниками и парнями постарше панк-рок-группу.
Игнатий держался молодцом. По крайней мере, с виду. «Такова реальность, – сказал он накануне выпускного. – Случилось ужасное, но жизнь ведь продолжается. А этого ублюдка, я уверен, поймают, и ему воздастся по заслугам». Но те, кто хорошо и давно его знал, не могли не отметить: его взгляд переменился. И задорного блеска в его глазах больше никто и никогда не видел.
Антон, спустя несколько месяцев, прохладной весенней ночью напился и наглотался первых попавшихся под руку в домашней аптечке таблеток. Откачали. Школу он окончил, но все его амбиции словно ветром унесло, и он так и остался жить в родном городке.
Вернувшись домой после допроса, Валерии удалось уснуть только глубокой ночью, никак не раньше трех часов. А проснувшись в полдень, она застала свою бабушку в постели – та скончалась либо посреди ночи, либо ранним утром, и тело ее так и лежало, накрытое одеялом. Девушка, еще сдерживая захлестнувшие ее эмоции, набрала в скорую, потом Максиму. А затем, выйдя из бабушкиной комнаты в зал, рухнула в кресло, согнула ноги, спрятала лицо в коленях и рыдала до самого приезда медиков, сотрясаясь всем телом.
По закону после этого мать должна была забрать Валерию к себе, но Максим со своим дедом договорились с ней и ее нынешним мужем, что смогут приютить их дочь до переезда в Москву. Молодая пара была несказанно рада тому, что теперь оставшиеся полгода в этом городе они проживут рука об руку, да и после – уже до конца своих дней останутся неразлучными. Максим в этом, помимо прочего, выявил еще один плюс: отныне он сможет полностью взять под контроль поведение девушки – в том плане, что не допустит больше с ее стороны самобичевания (телесного – уж точно) и пристрастия к алкоголю.