«Часов в 7 я увидел впервые Чапаева. Передо мной предстал типичный фельдфебель, с длинными усами, с прилипшими ко лбу волосами, глаза иссяня-голубые, понимающие, взгляд решительный. Росту он среднего, одет по-комиссарски, френч и синие брюки, на ногах прекрасные оленьи сапоги. Перетолковав обо всем и напившись чаю, отправились в штаб. Там он дал Андросову много ценных указаний и детально доразработал план завтрашнего выступления. То ли у него быстрая мысль, то ли навык имеет хороший, но он ориентируется весьма быстро и соображает моментально. Все время водит циркулем по карте, вымеривает, взвешивает, на слово не верит. Говорит уверенно, перебивая, останавливая, всегда договаривая свою мысль до конца. Противоречия не терпит. Обращение простое, а с красноармейцами даже грубоватое».
Была у комиссара жена, которая тоже оставила о Чапаеве свое первое впечатление:
«Дней через пять-шесть на рассвете – стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, настежь открывается дверь и вваливается целая ватага крепких, рослых, краснощеких людей. Среди них человек невысокого роста. Вошел, сбросил бурку, остался во френче защитного цвета, в оленьих сапогах.
– Здравствуйте. Я – Чапаев.
Я осталась лежать в кровати, а Фурманов вскочил, кое-как натянул на себя одежду. Я же из-под одеяла наблюдала за Чапаевым. Быстрые движения, походка немного лисья, быстрый взгляд. Он подозрительно посмотрел на меня, словно взглядом говорил: “А что это за баба?”
– Жена? – спросил Чапаев.
– Да, – ответил Фурманов.
Я еще глубже юркнула под одеяло.
– Зачем?
– Она политпросветом будет заведовать.
– А, культуру, значит, садить будет…
На этом разговор закончился». Звали жену комиссара Анна Стешенко.
Дмитрий Андреевич Фурманов (Фурман) родился в 1891 году. Был крещеным евреем. В юности учился в Кинешемском реальном училище. После его окончания в 1912 году поступил в Московский университет на филологический факультет. В 1915-м ушел на фронт в качестве брата милосердия. В чине прапорщика в Тифлисе, в санитарном поезде познакомился со своей будущей женой, Анной Никитичной Стешенко, которая также была сестрой милосердия. Она родилась в 1897 году. В годы Первой мировой войны училась на курсах медсестер. После войны поступила в Московский университет, однако новая война – Гражданская, вновь ее призвала на фронт, но уже в качестве заведующей культпросветом. Фурманов последовательно участвовал в организациях социалистов-революционеров-максималистов и анархистов. В 1918-м вступил в партию РКП(б). В составе Ивано-Вознесенского полка убыл на фронт Гражданской войны. Поженились они после революции и вместо венчания в духе времени подписали документ с любопытным названием «Проект любовно-вольно-супружеских отношений». Тем не менее влюбленный Фурманов был без ума от своей избранницы, которую нежно называл Голубая Ная.
Как утверждает Ирина Лыкова, женоненавистник Чапаев приказал отослать ее вон в 24 часа. В частности, она пишет: «Так началось противоборство между начдивом и политкомиссаром, позже описанное Фурмановым исключительно как политическое. Дмитрий Андреевич слал начальству свои телеграммы, Василий Иванович – свои. И оба требовали прислать комиссию. Пока шел обмен посланиями, Анна Никитична даром времени не теряла – устроила в дивизии окопный театр.
Труппа, состоящая в основном из самой Наи (к ней время от времени присоединялись случайные актеры или кто-то из красноармейцев), разъезжала по бригадам. Зрители размещались амфитеатром: первый ряд лежа, второй сидя на скамьях, третий стоя, а четвертый верхом. С некоторых пор на почетном, сидячем ряду стали частенько видеть Василия Ивановича…
Он уже не так страстно добивался, чтобы Наю удалили из боевого расположения дивизии… Что поделать? Влюбился! Просто таких, как Анна Никитична: волооких, стриженых, на каблучках, – словом, столичных дамочек, – Чапаев на своем веку еще не встречал. Она же с ним кокетничала, играла и вряд ли сама знала точно, как далеко готова зайти. Фурманов сходил с ума от ревности».
А ведь у Чапаева с Фурмановым изначально сложились вполне прекрасные отношения, пока не приехала жена комиссара, с которой они расстались на почве ревности некоторое время назад. Ная как человек решительный приехала сама, даже не поставив в известность своего мужа. Вот почему Чапаев сильно удивился ее приезду. Вскоре после этого взаимоотношения комиссара и начдива стали развиваться по законам любовного жанра – любовного треугольника. Но пока еще Фурманов писал только хорошее: «Его личность поглотила мое внимании. Я все время к нему присматриваюсь, слушаю внимательно, что и как он говорит, что и как делает. Мне очень хочется понять его до дна окончательно».