— Перкоцет можете засунуть себе знаете куда? Знаете? Вот и не предлагайте эту дрянь только потому, что вам приказал страховой агент. — Джон остановился и потер глаза, дыша равномерно и громко. — Слушай сюда, умник. Я заплатил сверху страховой три тысячи баксов, и только заикнись про успокоительные, и копы за тобой будут следить днем и ночью. Пасти тебя, пока ты спишь, ешь или трахаешься. Ты будешь бояться пукнуть слишком громко в туалете, потому что, стоит твоим соседям на тебя пожаловаться, я буду тут как тут. — Кто-то на другом конце провода визгливо ответил, и Джон взорвался. — ДА СРАЛ Я, ЧТО ЗВОНОК ЗАПИСЫВАЮТ. Я НА ТЕБЯ В СУД ПОДАМ, ЧТО ТЫ МЕНЯ НА НАРКОТУ ПОСАДИТЬ СОБИРАЕШЬСЯ, ПОНЯЛ? — Он отключил телефон и крепко сжал в руке. — Говна кусок.
— У тебя нет щенка, — напомнил Бен, несмотря на то, что чувство самосохранения нашептывало ему перенести их встречу на другой день, когда Купер не будет похож на разъяренную гориллу.
— Им это знать не обязательно, — на удивление спокойно ответил тот и глубоко выдохнул. — День что-то не задался.
— Я заметил. С Лори все прошло нормально?
— С Лори? А, — Джон махнул рукой и отложил телефон на кофейный столик, — да, с ней все в порядке. Передавала тебе привет.
Бен не знал, стоит ли чувствовать себя польщенным, что бывшая жена Купера была в курсе их ситуации.
— Она знает, что именно нам предстоит делать?
— Я обрисовал ей вкратце. Сказала, что мне будет полезно.
Бен сначала хохотнул, затем прокашлялся.
— Тренировать нежность? О да, тебе-то уж точно полезно.
— Что это еще значит? Я умею быть нежным, — возмутился Купер, возвышаясь над ним горой мускулов и уперев руки в бока. Бен посмотрел на него исподлобья, приоткрыв рот, только осознав, во что и с кем вляпался. — Ладно, давай пробежимся по парочке упражнений и расход. Что там первое?
Бен наклонился к столику и взял листок, который бегло прочитал два дня назад.
— Возможно, вы не захотите объятий, это нормально. Попробуйте сначала легкое объятие, возможно, вам нужно время, чтобы превратить его в по-настоящему дружеское и теплое.
— Ну, снимай куртку, — приказал Купер.
— Знаешь, если ты поубавишь свой командный тон, все может пройти намного легче, — заметил Бен, с неохотой поднимаясь и стаскивая с себя верхнюю одежду.
И сделал тем самым только хуже, Джон нахмурился.
— Ты что, маленький, что ли? Может, тебе расслабляющую музыку еще включить? Звуки водопада? Птичье пение?
Он глянул на листок еще раз.
— Первый раз — десять минут. Затем обнимающий меняется.
— В смысле меняется? — Купер нетерпеливо вырвал листок из его рук и, увидев картинку, поднял брови. — Сидя на коленях? Они вообще охренели?
— Ты предпочитаешь двадцать минут стоя? И, кстати, это я должен больше возмущаться, я, по крайней мере, фунтов на шестьдесят тебя легче.
— Переживешь.
Бен взъерошил отросшие волосы, пытаясь успокоиться. Это будут долгие двадцать минут. Джон огляделся, потирая затылок, и в итоге выбрал диван напротив телевизора.
— Ладно, давай. — Он сел, стряхнул невидимую пыль с домашних джинсов и приглашающе позвал пальцами. — Сервис тот еще, мягкой сидушки не обещаю, но выбора у тебя и так не особо.
И, хотя Бену уже казалось, что они зря все это затеяли, отступать было глупо. Держась за подлокотник, он сел к Куперу на колени, большие руки заключили его в замок и притянули к груди. Несколько секунд они молчали, Бен не знал, что сказать, по большей части от смущения, а Джон — кто его разберет — дышал ему куда-то в ухо.
— Можем соединить со следующим заданием, — наконец не выдержал Бен, чувствуя, как горят щеки.
— Каким именно? — ощутимо напрягся под ним Купер.
— Обсудить одну личную тему каждого. Врать запрещено, но можно недоговаривать. Можешь выбрать любую, мне не принципиально.
— Ну ты и озадачил. — Джон немного помолчал, а затем, сцепив руки в замок у Бена на животе, будто каждый день практиковал объятия на коленках, предложил. — Я расскажу, зачем возил Лори в больницу, если расскажешь, что за херня у тебя вышла с Брайантом.
Бен пожалел, что поднял эту тему. Вечер запоздалых сожалений.
— Ты и сам все слышал.
— Мне интересна твоя версия.
— Ладно, как хочешь. — Бен не знал, почему, но отчасти ему хотелось с ним поделиться. Еще тогда, в баре, когда они пересеклись до истории с похищением, и до того, как все пошло по пизде, он хотел спросить у Джона совета, но не смог. Не решился. Купер отбрил его, и Бен видел, что у того и так проблем полная телега, куда уж со своими разборками лезть.
— Тебе нужна минутка на размышление? — хмыкнул Купер.
— Нет, просто думал, с чего начать, — он покачал головой. Без внимательного прищура Джона было даже легче собраться с мыслями. — Ты же слышал, что на него заводили дело? Я его отмазал. Под присягой. Как ты и учил — прикрывал ему спину, даже когда он сильно облажался.
— Жена на него подавала за избиение вроде, — сказал тот. Его низкий успокаивающий тембр зарождался где-то у Бена под лопатками. — Он распустил руки?
— Еще как, пиздец просто. Сьехал с катушек по полной. Он и раньше ехал крышей, стоило случиться какой ерунде — соус ему не так сделали, шлюха на него не так посмотрела, а тут совсем понесло. Я в машине сидел, а он ее головой прямо о радиаторную решетку.
— Надо было его сдать. Сразу, я имею в виду.
— Что? — Бен с трудом обернулся в коконе из тяжелых рук, проверяя, не выжил ли Купер из ума. — Это же ты первый залечивал мне про братство, про общий дух, что мы своих не сдаем.
Джон закатил глаза.
— До тех пор, пока не рискуешь значком, недоумок. Ты как слушал? Ты же коп, а не балетная барышня, ты же видел, что у него совесть размером с Индианаполис. Разве не так? Я с вами не в одной смене, и то слышал, что он к какой-то старушке ездил ванну отмывать. Он, может, от тебя и ждал, что ты напомнишь ему про добро и зло?
— Ты сам говорил, что не бывает чистого добра и чистого зла.
— Это я, — отрезал Купер, — и я никогда бы не ударил женщину, даже если она сама распустит руки. Тут даже не сравнивай. Твоя первая задача, как полицейского, это знать своего напарника лучше, чем себя самого. Чем он дышит, чем живет, во что верит, и можно ли ему доверить свою задницу в перестрелке. Столько времени отработал, а все еще не понял простых истин. Ты работаешь не один, дятел. Ты работаешь в паре, и эта пара тебя может угробить. Мы же с тобой это прошли, я думал, ты усвоил урок.
— Потому что ты сам не дал мне другого выбора, как сдать тебя в больницу, наркоман хренов! — Бену захотелось встать и уйти. Во всяком случае, увеличить расстояние между их телами, а не чувствовать чужие объятия как тиски, из которых нельзя вырваться.
Он замолчал, а Купер под ним вдруг расслабился и со вздохом откинул голову на спинку дивана.
— Я не принимаю уже восемь месяцев, — наконец тихо произнес Джон. — Вообще ничего. И хожу на встречи. Когда мы виделись последний раз, мне выписали ибупрофен — самое легкое, что у них было. Люцеро скинул на меня почти четыреста фунтов живого мяса — себя и одного амбала, что-то там с трещиной в позвоночнике.
— Но ты пьешь. Я видел батарею бутылок на кухне.
Джон засмеялся, и его смех словно вынул последнее напряжение из Бена. Тот убрал руки и толкнул его в плечо.
— Вставай.
Бен поднялся, чувствуя, как спину холодит воздух. Купер встал и направился к задней двери.
— Ты куда? Десять минут еще не прошли.
— Ты хотел знать про бутылки? — Бен кивнул, не задумываясь. — Вот и заткнись.
На внутреннем дворе на кирпичном невысоком заборе лежала гора осколков, будто кто-то тренировался в меткости.
— Мишени. Ты используешь их, как мишени в тире.