— Я сам поведу девятую роту в атаку! — сквозь стиснутые зубы выдохнул он. — Я все равно вышибу их с высоты! А вы оставайтесь здесь, командуйте, — сказал он Поветкину, вырвал автомат у стоявшего в траншее солдата и бросился к окопам, где располагалась резервная рота.
«И сам погибнет и людей погубит, — с отчаянием подумал Поветкин. — Огонь, весь огонь на поддержку контратаки, иначе все пропало!»
Он по телефону вызвал командиров первого и третьего батальонов и приказал им всеми пушками и минометами, что были у них, бить по высоте, которую оставила четвертая рота, туда же сосредоточили огонь полковые артиллерия и минометы.
— Товарищ майор, товарищ генерал командира полка требуют, — прошептал телефонист, подавая трубку Поветкину.
— Что за переполох? — спросил знакомый голос Федотова.
— Поветкин доложил, что противник выбил четвертую роту из траншеи и ворвался на высоту.
— А где Чернояров? — спросил Федотов.
— Пошел девятую роту в контратаку поднимать.
— Что, сам лично?
— Так точно, лично.
Федотов помолчал, едва слышно дыша в трубку, и вновь спокойно заговорил:
— Сосредоточивайте весь огонь своей артиллерии и минометов непосредственно на высоте. Дивизионная артиллерия будет вести борьбу с артиллерией и с минометами противника и прикроет вашу контратаку с флангов. На помощь вам я привлеку всю артиллерию соседних полков.
Окончив разговор с генералом, Поветкин облегченно вздохнул. Теперь положение менялось. Помощь командира дивизии обеспечит контратаку девятой роты и не даст понапрасну погубить людей. Вызвав из штабной землянки Привезенцева, Поветкин приказал ему идти к Черноярову и доложить о приказе командира дивизии и о своих распоряжениях командирам батальонов.
— Находитесь все время с командиром полка, — в заключение добавил он, — сделайте все, чтоб помочь ему. Да прикажите собрать вещи Лужко и отправить ко мне, — хрипло сказал он, чувствуя, как болезненно ноет сердце.
Привезенцев, словно радуясь опасному поручению, повторил приказание, лихо сдвинул ушанку, заменившую столь любимую им кубанку, и, махнув рукой одному из автоматчиков, побежал к девятой роте. Там Поветкин отчетливо видел беспокойное, как и всегда перед атакой, движение людей по траншее и среди них широкоплечую фигуру Черноярова. Вся захваченная противником высота скрылась в густом облаке дыма. Дивизионная артиллерия частыми залпами била за высоту и туда, откуда доносились глухие выстрелы вражеской артиллерии. Укрываясь за насыпью железной дороги, из траншей девятой роты один за другим бежали люди. Впереди всех в полный рост бежал Чернояров. По тому, куда направлялся он, Поветкин догадался, что Чернояров решил атаковать противника во фланг, со стороны командного пункта второго батальона.
Когда девятая рота, остатки четвертой и один взвод шестой стянулись к седловине между двумя холмами и заняли окопы, Чернояров, все время охваченный гневным волнением, вдруг почувствовал странную, незнакомую доселе пустоту и в самом себе и вокруг себя. Всего в двухстах метрах впереди, на захваченной немцами высоте, бушевали взрывы, металось пламя, стелился жиденький, разгоняемый ветром и взрывами дым; в окопах, вжимаясь в землю, стояли притихшие стрелки, перебегали командиры отделений, взводов, рот, то нашептывая, то крича солдатам последние приказания; рядом вполголоса переговаривались, как и всегда, буйно оживленный Привезенцев и тихий, сосредоточенный Бондарь, командовавший теперь вторым батальоном; и позади были люди — пулеметчики, бронебойщики, связные, наблюдатели. Все было наполнено звуками, движением, напряженным ожиданием. Чернояров стоял, прислонясь грудью к стенке окопа, тупо глядел перед собой и совершенно забыл, где он и что с ним. Как сновидение, всплыло в его памяти воспоминание далекого-далекого, совсем забытого детства. Маленькая, черная, покосившаяся избенка у заросшего кустами оврага на краю деревни, и они, целых шестеро ребят малолетних, с сердитой, всегда крикливой матерью, без конца раздающей болезненные подзатыльники. В избенке холодно, на тусклых, подслеповатых оконцах наплыли толстые наросты грязного льда, а за стенами бушует неугомонная метель. Тогда не понял он, что случилось, когда мать вдруг закричала, забилась, упав на землю около печки, а старшие братья столпились вокруг прибежавшей зачем-то тетки Аниски. Только потом, когда все в доме утихло, он узнал, что на фронте, где-то под Орлом, погиб его отец. Никто не знал точного места, где это случилось, и от отца остались только присланные его друзьями островерхая с красной звездой буденовка и прожженная в четырех местах серая, испятнанная кровью шинель. Может, вот тут же, в этой седловине между двумя высотами, где стоял он сейчас, и погиб в то далекое время его отец?