— А знаешь, Миша, — сказала она тихо, — ведь у меня приданого всего-одеяло и две подушки! — и так виновато заглянула мне в глаза. В ответ я притянул ее еще ближе к себе и поцеловал.
Голова кружилась от счастья, словно хмельная.
— Какое еще приданое! Все у нас будет свое, трудовое, нажитое нами вместе.
Вскоре состоялась свадьба-не простая-комсомольская.
Все в сборе… За столом, в центре, посадили Любовь Герасимовну. А вокруг-молодежь, мои товарищи по службе и Надины подруги.
— Горько!
И Любовь Герасимовна, прослезившись, сказала:
— Родные вы мои! Будьте счастливы и верны друг другу! Живите, как жили мы с мужем. Жалели друг друга. Внимание дорого!
* * *
Итак, м-еня направляют служить на Камчатку.
"Что ж, посмотрим белый свет, пока молоды".
Оформив документы и упаковав вещи-два чемодана и походную раскладушку, — созвал друзей на прощальный вечер. У меня было такое чувство, словно я еду не на Дальний Восток, а за пятьдесят километров.
О Камчатке рассказывали, будто зимой там по веревке ходят, а летом носят теплое пальто! Движение только на собаках!
Каково же было мое удивление, когда, приехав в город, я увидел комфортабельный автобус. Сойдя с парохода, сели на чемоданы, думая, что приедут встречать.
Напряженно всматриваюсь в очертания города. Улицы расположены одна над другой по склонам сопок. Вдали-два крупных вулкана. На вершинах-снег.
— Долго ли еще будем ждать? — спросила Надя с упреком.
Н9 к нам уже подошел лейтенант в брезентовом плаще.
— Вы приехали по замене?
— Да!
— К кому?
— К старшему лейтенанту Удальцову.
Лейтенант, улыбнувшись, сказал, что он служит в одном полку с Удальцовым.
— Я сейчас за ним поеду и вернусь с ним!
Через час мы уже тряслись в кузове полуторки. Улица хоть и заасфальтирована, но то и дело встречались трещины и выбоины.
Рядом с большими красивыми домами стояли одноэтажные домики. Город обосновался на сопках, самые верхние напоминали большие гнезда.
Скоро мы выехали на шоссе, которое лежало меж сопок. Дорога привела к военному городку. Полк занимал здание буквой П.
Дом шлакоблочный, добротный, с большими окнами. Неподалеку столовая. Внизу артиллерийский и автомобильный парки в круглых деревянных боксах. Штаб полка обсажен ровными деревцами. Рядом стадион и офицерский городок.
* * *
На следующий день я представился полковому начальству.
Возле штаба стоял командир полка полковник Ворожейкин в суконной гимнастерке и высоких армейских сапогах. После обычных вопросов он поинтересовался, каким взводом я командовал.
Узнав, что я огневик, усомнился, справлюсь ли со взводом управления батареи? Под конец беседы все же высказал уверенность, что смогу заменить своего предшественника, если меня эта должность устраивает.
Откровенно говоря, новая должность меня — обрадовала. В моем взводе-три отделения: связи, радио и разведки. От того, как налажена их служба, зависит успех огневиков. Я это хорошо знаю на своем опыте.
Войдя в казарму, увидел кирпичи, песок, трубы, балки, дощатые подмостки у стен, работающих солдат в гимнастерках, без ремней. Ремонт шел полным ходом. Я направился в свою батарею.
В боксах-двухэтажные кровати. Дневальный отдал честь и спросил, кого мне нужно.
— Комбата Ардамасцева!
Комбат Ардамасцев совсем не похож на Ярцева. Высокий, статный. В добродушно-шутливом тоне рассказал про здешний холостяцкий быт, о трудностях здешней службы.
Пока он говорил, я думал, что он-то холостяк, а мне ведь нужно позаботиться о ремонте квартиры, сложить заново печь, завезти к холодам дрова. Предстоящая камчатская зима тревожила.
* * *
Прошло несколько дней моего пребывания в полку, и мы выехали на учения. День побаловал нас. Солнце припекало, осенняя природа словно ожила. Желтые листья кружились возле палатки.
Крохотные озерца переливались всеми цветами радуги. Согнутые сильными ветрами, обнажились тонкие кривые березки и лишь кедрач сохранил всю свою зеленую прелесть.
Ардамасцев принялся чертить карту, а я пошел к солдатам. Они рыли НП. Работа шла медленно. Молодые парни, раскрасневшиеся на солнце, вспоминали свои дома, глядя на этот пейзаж. Медленнее других работал молодой солдат с озорными глазами по фамилии Котик.
— Сейчас бы граммов сто, веселей бы кидал! — улыбнувшись, сказал он.
— И без ста граммов веселый и озорной, — сдержанно заметил я.