Но это было не все. На противоположной стороне поля, слева от Давида, тоже трудились рабочие бригады: эти добывали гранит в каменоломне. Огромные глыбы откалывались от скалы и сбрасывались в долину, а там их облепляли другие камнетесы и принимались остервенело бить по ним кирками и кувалдами. Они били, колотили, стучали, охваченные каким-то непонятным яростным исступлением.
По мере того, как Давид продвигался вперед вслед за своим провожатым, шум перерастал в грохот. Не этот ли шум и был причиной внезапной смерти Ваго? Нет, все-таки не он. Шум от кирок и лопат не мог содержать ультразвуковых колебаний, гибельных для ушей венерианца. Для этого требовалось что-то другое… что-то другое, чего слух Давида попросту не улавливал. Но что это могло быть?
Они прошли вдоль чего-то непонятного — Давид про себя назвал это кладбищем. Во всяком случае, оно очень напоминало кладбище с ровными рядами могильных холмов, — но ни крестов, ни каких-либо иных сооружений, которые напоминали бы культовые, нигде не было.
Они обогнули этот обширный некрополь, и существо с бурдюком подвело Давида к скопищу убогих строений. Это были хижины и лачуги, собранные из древесных стволов и обмазанные гончарной глиной, такие же жалкие, как и те существа, которые обитали в них.
Миновав хижины, они вышли на пустырь, заросший густым кустарником, и существо с бурдюком направилось к одному из себе подобных — высокому лохматому парню, вся одежда которого состояла из одной набедренной повязки.
Размахивая молотком на длинной рукоятке, он бил по большой стальной пластине, висевшей на деревянных угольниках, — удар за ударом, удар за ударом, — производимый им шум был ужасен, и Давида поразило, как этот бедняга может выносить такой адский грохот. Зачем он это делал? В чем заключалась польза от этих ударов, от которых, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки в ушах и которые, по всей видимости, полагалось наносить безостановочно?..
Производитель шума ни на секунду не прервал своего занятия, когда отвечал на вопросы существа с бурдюком, а Давида он не удостоил ни единым взглядом.
Вам!.. Вам!.. Вам!..
Существо с бурдюком сделало Давиду знак, и они опять пошли вдоль карьера. Вскоре они остановились перед другим созданием, — худым, как скелет, совершенно седоволосым стариком, который из последних сил пытался расколоть кувалдой каменную глыбу.
Старик устало посмотрел на Давида. Он все знал. Ему было уже известно о появлении Давида в долине, но он не выразил ни малейшего любопытства, ни малейшего желания расспросить его о чем-либо. Все то же безразличие, все то же полное равнодушие! Наверное, эти существа не прекратили бы своих бессмысленных занятий даже в том случае, если бы перед ними из-под земли внезапно возник сам дьявол.
При первых же словах, произнесенных земным пришельцем, старик медленно покачал головой, — как человек, измученный тяжелой работой.
— Моя не знать, — сказал он на своем жаргоне.
Давид стал втолковывать ему, стараясь говорить как можно проще:
— Подожди… Ты не проявляешь никакого интереса ко мне… Но, может быть, ты видел других людей, похожих на меня?.. Да, других людей. Где они? Где я могу их найти?
— Моя не знать… не понимать…
— Как называется эта планета?
— Планета?
— Да, ну, скажем, этот мир, тот мир, в котором ты живешь…
Старик-камнетес ударил кувалдой по глыбе, затем показал рукой вокруг себя.
— Это шатанга… шатанга, в которой живет мое племя.
Давид перевел дыхание. Он понял, что снова столкнулся с тем же невежеством и что это добродушное существо абсолютно ничем не может ему помочь.
Но надежда не оставляла его. Он решил действовать обходным путем:
— Для кого вы работаете? Кто вами управляет?
На этот раз старик прервал работу. Он повернул к Давиду свое морщинистое, залитое потом лицо.
— Для Великих Хозяев, — сказал он. — Великих Хозяев шатанги.
— А где находятся эти Великие Хозяева?
В зрачках бедного создания промелькнул страх. Старик опять вцепился в кувалду и, не отвечая больше на вопросы Давида, вновь принялся бить по каменной глыбе. Но Давид, заинтересованный тем, что услышал, не отступался:
— Зачем вы разбиваете эти камни?
— Моя всегда бить камни, — не поворачивая головы, бросил старик.
— В течение всей вашей жизни вы никогда не делали ничего другого?
— Ничего другого.
— Но почему? Почему?