Кузьма бросил на Серегу хитрый взгляд, поднялся с чурбачка и зачем-то опять вынес его на солнце. Собираясь уходить, сказал:
— Вас бы тоже не мешало обкормить «сухоткой». Да, боюсь, уже не поможет. — И зашагал по тропинке.
После ухода Кузьмы Настя долго смеялась, бросая на Серегу лукавые взгляды. Лениво посмеивался и Серега. Но оба не подозревали, что старый Кузьма, знавший немало старинных «секретов», всерьез намерился осуществить свою затею.
— Ну, так что же ты посоветуешь? — перестав смеяться, спросила Настя.
— Надо подумать, — Серега вдруг стал мрачным. — У меня беда пострашнее твоей.
— Что случилось?
— Опять в район вызывали.
— Зачем?
— Все тянется история с учителем, с Прошу.
— Неужели судить тебя будут?
— Да нет. Расспрашивали о Христе — жинке Степана, да о сыне его Иваньо. Не верят, что я видел, как учитель с двумя полицаями арестовал их.
— От горе! — Настя глубоко вздохнула. — Но ты правда видел, как увозили их?
— Видел. Везли мимо нашего подворья на телеге.
Оба умолкли, погрузившись в мысли о том, что давно отгрохотала война, что уже истлели в земле ее миллионные жертвы, а среди живых людей не умирает боль, родившаяся в те страшные годы. Серега Лунатик ощущал эту боль особенно остро, когда ловил на себе черные, осуждающие взгляды сельчан. Понимал, что учитель Прошу — тяжкий крест для него на всю жизнь.
16
Однообразный грохот комбайна утомил Андрея, Казалось, что это неумолчно шумит в его голове. Может, поэтому копны соломы на жнивье не напоминали, как в начале уборки, горы мятой стружки благородного металла, а оставшийся неубранным клин не ласкал глаз волнистыми перекатами.
Солнце все ниже склонялось к горизонту, набухало червонным золотом. И когда Андрей посмотрел в сторону села, ему вдруг почудилось, что громадный осколок солнца упал на стерню: это мчалась к комбайну ярко-красная пожарная машина.
«Наконец-то!» — облегченно вздохнул Андрей, прислушиваясь к натруженному рокоту комбайна. Давно пора было промывать забившийся пылью и мелкой половой радиатор. Для этого использовали, нарушая инструкцию, единственную в колхозе пожарную машину.
За рулем сидела Феня — смешливая пышногрудая дивчина, школьная подруга Маринки. Она лихо подвела «пожарку» к остановившемуся комбайну и шустро поздоровалась с Андреем:
— Привет, черт промасленный!
— Здравствуй, Фенька — сухая опенька, — в тон ей ответил Андрей.
— Сам ты гриб подпеченный! Раздевай скорее радиатор!
Феня вышла из машины — налитая, длинноногая, в легком ситцевом платье. Лукаво поигрывая глазами да загадочно посмеиваясь, она проворно расправила черный, специально прилаженный для такого дела к «пожарке» шланг.
Андрей снял с радиатора округлый сетчатый воздухозаборник, взял у Фени шланг и скомандовал:
— Давай!
Сильная струя воды ударила в соты радиатора, густым белесым веером полетели брызги. В облачке поднявшейся водяной пыли вспыхнула маленькая радуга, и казалось, что над головой Андрея ярко засемицветилась волшебная корона.
Феня завороженно смотрела на мерцающую радугу. С ее лица сбежала улыбка: девушка углубилась в какие-то нежданные мысли и не заметила, когда Андрей кончил промывать радиатор. Опомнилась от его требовательного голоса:
— Закрывай!
Быстро перекрыла воду, уложила на место шланг и повернулась к Андрею, снова лукаво-улыбчивая.
— Ну, чего зубами светишь? — с грубоватой нежностью спросил Андрей. Если нравлюсь — скажи.
— Хватит с тебя одной Маринки, — Феня от избытка веселья и озорства показала язык.
— Может, Маринка меня и не любит?
— А за что такого любить? От тебя же за версту керосином несет! Вот и получай… дулю, — и Феня протянула свернутую в мизерный комочек записку. — От нее.
— Чего ж раньше молчала?! — возмутился Андрей. Ему теперь были ясны насмешливые ужимки Фени, и он быстро развернул записку. С недоумением прочитал:
«А н д р ю ш а, с е г о д н я я н е в ы й д у н а б е р е г. К н а м п р и е х а л о д и н ч е л о в е к, и м н е н а д о п о б ы т ь д о м а. Н е с е р д и с ь!
М а р и н а».
Недоумение сменилось тревогой: «Что за человек?» А тут Феня подлила масла в огонь:
— Так что, Андрюшенька, отоспись сегодня. А если и завтра Маринка будет занята, то уж быть посему: я на лодке с тобой покатаюсь.
— Что, и завтра?.. — Андрей съедал глазами Феню.
— Может, и послезавтра, — с наигранной блудливостью Феня отвела глаза в сторону. — Человек этот не на день в Кохановку приехал.