— Куда пойду? — удивился Павел.
— Как куда? Твоя же мачеха продала в Березне свою хату, а купила мою батьковскую. Сегодня туда перебирается…
31
Через минуту Павел не помня себя бежал по узкой тропинке, вихлявшей меж густых зарослей боярышника, калины и бузины, которые толпились вдоль покатого речного берега. Ветви, как зеленые руки, хлестали его по лицу, хватали за плечи, будто хотели остановить и заставить поразмыслить над тем, куда и для чего он спешит. Ведь ничего изменить не удастся — это Павел понимал и сам. Да и надо ли менять?
Но было обидно. Нет, обида — не то слово. Что-то тяжелое и уныло-мрачное сдавило его грудь, заставив сердце подступить к горлу… И оно, сердце, подстреленной куропаткой трепыхалось судорожно, словно захлебываясь от слез, которые душили Павла.
Теперь Павлу было понятно, для чего на прошлой неделе ходила в Березну его мачеха, понятно, о чем шепталась она вчера вечером с Настькой. Но почему все тайком? Он же не враг им. Не скрыл он от Насти то, что Югина велела состричь клок волос из косы мачехи. Потом он и Настя ходили в колхозный коровник и укоротили черному телку хвост… Недавно те волосы Югина принесла от бабки Сазонихи — сожженные, завернутые в календарный листок с цифрой тринадцать. Югина позвала в садок Павла и таинственно сказала:
— Ну вот, заворожила бабка… Велела развеять по подворью и в хате.
Часть заколдованных волос Югина отсыпала в другую бумажку.
— Развей их в комнате мачехи…
Павел озорства ради дал понюхать сожженные волосы соседскому псу, и тот, доверчиво нюхнув, стал так чихать, что Павел и подбежавшая Настя покатывались от хохота.
«Неужели Настя рассказала обо всем маме?» — с обидой и досадой думал Павел, частыми шагами поднимаясь по затравелому косогору от Бужанки к селу.
С улицы посмотрел на свою хату, сверкавшую под солнцем белизной стен, и показалась она ему чужой и жалкой; окна ее, окаймленные темными наличниками, смотрели на мир с унылой грустью. Будто и хата скорбела вместе с Павлом о веселых колокольчиках, которыми больше не будет звенеть здесь смех Насти.
На порог вышла Югина — с веником в руках и с железной заслонкой от печи. На заслонке она несла мусор, выметенный из хаты. Павел понял, что Ганна и Настя уже перебрались.
Увидев Павла, Югина сердито накинулась на него:
— Где ты шляешься? Мачеха все добро покойной матери унесла — полотно, рушники, наперники! Голым тебя оставила!
— Обойдусь, — хмуро буркнул Павел.
— Ишь, добренький какой! Тебе не нужно — мне пригодилось бы. — И Югина, смахнув за плетень мусор, указала глазами на своих младших хлопчиков — Тарасика и Юру, которые играли в сливняке возле старой, обвалившейся сушарки.
— Не надо было отдавать, — ответил Павел.
— Что я, драться с ней буду? За косы таскать?
Вспомнив о косах, Югина вдруг рассмеялась, сверкнув двумя низками ровных мелких зубов:
— А бабка Сазониха помогла!
— Дура твоя бабка!
— Почему же так? Сам видишь. — И Югина с чувством превосходства указала на распахнутую в сенях дверь, которая вела в комнатку, где жили Ганна с Настькой.
— Вижу. — Павел невесело засмеялся. — Телячий хвост Сазониха поджарила, а не косу мамы.
— Как так? — изумилась Югина.
— А так. — И Павел, посмеиваясь, не без мстительного злорадства рассказал, как он вместе с Настей обманул Югину.
Югина смотрела на брата остекленевшими от удивления глазами, не решаясь верить услышанному. Но по лицу Павла поняла, что говорит он правду, и вдруг, бессильно уронив веник и заслонку, глухо громыхнувшую, схватилась руками за живот и будто надломилась. Давно Павел не видел, чтоб сестра так безудержно, почти истерично смеялась. С трудом переводя дыхание и обливаясь слезами, она визгливо хохотала, то запрокидывая голову с толстой тугой косой, уложенной калачом, то наклоняясь вперед. Ямочки на ее порозовевших щеках светились и тоже смеялись — весело и заразительно.
— А чтоб ты пропал! — еле выговорила сквозь хохот Югина.
Павел вдруг увидел Настю. Она куда-то шла улицей мимо подворья гордая и до боли близкая. Даже не посмотрела на хату, где прожила столько лет, не взглянула на Павла. А Югина все хохотала, и Павлу показалось, что она смеется уже над ним, над Настей, и смех этот ранил его.
Когда Настя скрылась за поворотом улицы, Павел выбежал с подворья. Слышал за спиной увядавший хохот Югины и, не чувствуя ног, широко зашагал по нагретой солнцем тропинке, которой только что прошла Настя.
Вышел на угол улицы и увидел Настю недалеко — она только что миновала подворье Кузьмы Лунатика. Ускорил шаг. Вдруг перед ним появился Серега. Он вынырнул из калитки и, запустив руки в карманы, стоял на тропинке, с ухмылкой глядя своими маленькими в белых ресницах глазками на Павла.