С редкими, вызывавшими любопытство породами деревьев и кустарников римляне чаще всего знакомились тогда, когда из победоносного похода триумфально возвращался в город какой-нибудь полководец. Согласно Плинию Старшему (Естественная история, XII, 111), во время своего триумфа Помпей Великий показал римлянам образцы черного эбенового дерева, а император Веспасиан, вернувшись из Иудеи, привез с собой как новинку бальзамовый куст.
Еще большей приманкой для зрителей были, как и сегодня, дикие звери. С ними римляне также знакомились постепенно, по мере расширения сферы своих завоевательных походов и торговых экспедиций. Зверей в Рим привозили все больше, потребность в них росла, ведь бои гладиаторов с дикими животными уже стали любимым развлечением для жителей Вечного города. Бывали и другие поводы: так, со слонами римляне встретились впервые во время войны с Пирром, царем Эпира, в 280 г. до н. э. Других зверей в первый раз показали римлянам в театре или амфитеатре, устраивая публичные зрелища. При Октавиане Августе любое экзотическое животное, только что привезенное в Рим, сразу же выставляли на всеобщее обозрение. Например, носорога можно было увидеть на Форуме близ Септы Юлия, тигра — на сцене театра, а змею длиной в 50 локтей, т. е. около 20 м, — на комиции. Показывали также зверей дрессированных: в дрессуре животных римляне достигли уже больших успехов, поскольку известно, что звери умели даже ходить по канату.
На всеобщее обозрение выставлялись не только живые звери, но и скелеты и отдельные кости, необычные по своим размерам и вызывавшие в памяти древние мифы. В 58 г. до н. э. Марк Эмилий Скавр доставил из Иудеи в Рим скелет некоего морского чудовища: традиция утверждала, что это были останки того самого дракона, которому должны были выдать на съедение Андромеду! Обеспеченное такой рекламой зрелище, естественно, вызвало к себе огромный интерес. В правление Александра Севера в театре был выставлен скелет кита. С удивлением рассматривали римляне также невиданных прежде крокодилов и бегемота. Однако все эти показы служили лишь для того, чтобы удовлетворить любопытство зевак; для целей научных, исследовательских все эти находки не привлекались. В этой связи стоит отметить тот, в сущности, исследовательский интерес, который Тиберий проявил к одному из раритетов, присланных ему из Малой Азии: это был зуб неизвестного существа; длина его достигала 30 см; он был обнаружен среди других огромных костей в некоей расщелине после крупного землетрясения 17 г. н. э. Люди, желавшие угодить своим подарком правителю, готовы были отослать в Рим все, что было найдено, но Тиберий, не желая нарушать покой останков неведомого гиганта, распорядился, напротив, возвратить зуб назад и положить на то место, где его обнаружили. Заслуживает вместе с тем внимания тот факт, что перед отправкой зуба из Рима Тиберий вызвал математика Пульхра, дабы тот рассчитал по величине зуба размеры той головы, к которой этот зуб мог относиться.
То, что каждая новинка, редкость вызывала всеобщее любопытство, — естественно и понятно и даже весьма полезно, ибо будоражила пытливую мысль ученых, знатоков природы. Неприятным явлением было, однако, страстное желание сотен римлян поглазеть на физические уродства, на людей увечных, калек, обделенных судьбой. А ведь и такие «подарки» присылали правителям Рима: так, Августу привезли из Индии человека без рук, а императору Нерону поднесли в дар ребенка нормальных размеров и телосложения, но с четырьмя головами. Римский плебс охотно ходил смотреть на необычайно высоких людей и, наоборот, на карликов — как и в столетия более поздние, в древности маленьких человечков держали в домах ради развлечения и даже показывали их публично. Так, Август вывел на сцену театра мальчика из хорошей семьи в Ликии, который, уже став подростком, имел рост около 60 см и весил не более 5,6 кг, но, несмотря на такой ничтожно малый рост и вес, отличался громким, звучным голосом. Зато Тиберий получил в подарок от парфянского царя Артабана III некоего еврея по имени Элеазар — рост его доходил почти до трех метров. Такого же необычайно высокого человека привезли императору Клавдию из Аравии несколько лет спустя. Такие физиологические аномалии случаются и в наши дни, но их откровенное публичное созерцание представлялось бы нашим современникам величайшей бестактностью; римляне, по всей видимости, имели об этом иное понятие.