Мачульский усмехнулся.
— Как кому, дедуля, а нам ничего не страшно.
Мы смеялись, но каждый из нас понимал, что в словах старика много правды, и нам надобно бы сделать вывод из метких замечании бывшего партизана. И в самом деле, что у нас за одежда? Я в чем работал в обкоме, в том и поехал. В такие же полувоенные костюмы защитного цвета были одеты и мой товарищи. Для подполья такая одежда явно не подходила. Но где взять другую?
На наше счастье, в Калинковичах мы встретили знакомого директора леспромхоза. У него на складе оказалось несколько комплектов спецовок для лесорубов. Вскоре в машинах сидели уже не руководящие областные работники, а «обыкновенные лесорубы».
Надо было немедленно пробираться вперед. Конечно, в этом было немало риска, но я был уверен, что мы проскочим.
Подробно расспросив, как лучше проехать, двинулись в Октябрьский район. Ехали с большой осторожностью. Жители придорожных деревень ручались только за свою деревню и редко за соседнюю. Немецких войск, может быть, и не было близко, но люди были в какой-то мере сбиты с толку вражескими парашютистами.
Вскоре нам сообщили, что в центр Октябрьского района, в Карпиловку, вчера наведывались вражеские мотоциклисты. Это означало, что враг где-то близко, что надо быть еще более осторожными. Решили остановиться в деревне, расположенной возле леса, и узнать, что происходит в районном центре. Пошли к людям, начали расспрашивать. Известия были разные. Одни говорили, что фашисты уже в Карпиловке, другие — что только разведка туда заглядывала, а третьи — что никто фашиста там и в глаза не видал.
Надо было нащупывать дорогу самим. Мне хотелось сделать это как можно скорее, медлить в такое время было бы преступно. Все со мной согласились, за исключением Свинцова и Бастуна. Эти двое заняли какую-то двусмысленную, уклончивую позицию. Видно было, что они боятся ехать дальше, но сказать об этом открыто не могут. Начали вдруг рассуждать об излишней рискованности и нереальности наших планов.
— Вы боитесь? — спросил я напрямик.
Свинцов изменился в лице, руки у него задрожали.
Некоторое время он молчал, потом, переглянувшись с Бастуном, сказал:
— Хоть и не боимся, а дальше не поедем. Останемся здесь, осмотримся, разузнаем и тогда решим, что делать.
Мы напомнили им о партийной дисциплине, об обязанности коммуниста и руководящего работника. Однако же видели, что эти люди будут не только мешать, но и вредить партизанскому движению, и решили исключить их из нашей подпольной группы.
Наше решение их не очень взволновало. И мы еще раз убедились, что поступили правильно.
Этот прискорбный факт подсказал, что в условиях подполья мы должны особенно внимательно приглядываться к людям и лучше подбирать кадры.
Мы были уверены, что, как только доберемся до своих районов, найдем там людей хороших, честных, настоящих патриотов, которые будут самоотверженно бороться с фашистскими захватчиками.
В Карпиловку приехали уже без Свинцова и Бастуна. Гитлеровцев здесь не было. Поблизости, на железнодорожной ветке, стояли бронепоезда и сдерживали вражескую группировку, которая пыталась прорваться на Домановичи. Наши пехотные части вели бои. Положение бойцов было тяжелым. Силы были неравные, боеприпасы кончались, но люди боролись до последнего патрона.
Я зашел в райком. Здесь был только уполномоченный Полесского обкома партии, второй секретарь обкома Языкович Федор Михайлович. Увидев меня, он удивился и очень обрадовался.
— Как ты сюда попал? — тормоша меня за плечи, спрашивал он.
— А ты зачем здесь? — перебил я его встречным вопросом.
Языкович коротко поведал о своих военных делах. Он приехал сюда по заданию обкома. Возводил укрепления, организовывал самооборону, а теперь занялся ранеными и не может оставить их, хотя два дня тому назад получил распоряжение вернуться в Мозырь.
А где же Тихон Бумажков? — спросил я.
— Где-то там, — ответил Языкович и показал в ту сторону, откуда доносились частые, сотрясавшие землю разрывы. — Его давно здесь не было. Когда немцы подходили, он закрыл свой кабинет и с тех пор не показывается. Командует истребительным батальоном. Вчера он и заместитель председателя райисполкома Павловский сожгли пятнадцать вражеских танков.
Тихона Бумажкова, первого секретаря Октябрьского райкома партии, я знал давно. Я рассчитывал на встречу с ним, возлагая на нее большие надежды. Бумажков, как местный житель и хорошо осведомленный человек, безусловно, помог бы нам. Но он включился в дело, и отрывать его не было смысла. В душе мы только порадовались, что наши истребительные отряды, уже теперь партизанские, так героически борются с лютым врагом.