Пели вторые петухи. Разливалась заря, склевывая огромной птицей зерна звезд.
Не потеплело. Вода в ведрах затягивалась ледком. Габю Караколювец еще от отца знал, что стынут нивы в такие холода. Выходя во двор поутру он жадно всматривался в небо, отыскивая примету, которая бы указала на перемену погоды…
День отошел. Стемнело, высыпали звезды. Горы словно притаились, поджидая кого-то. Над двором пронеслась с тревожным кряканьем стая диких уток. Караколювец послюнил палец и ощутил как северный ветер прядет тоненькую холодную нить.
— Задувает малость. Может, подзовет он южный ветерок.
На кухне, занятые стряпней хлопотали женщины, подкладывали дрова в пылающую пасть очага. В сторонке на круглом противне дожидался своей очереди новогодний пирог. У окна, где помигивала лампа, сидел Петкан, уткнувшись в раскрытую толстую книжку. В другом конце комнаты Герган листал какую-то тетрадь. Никто даже головы не поднял, чтобы взглянуть на вошедшего деда Габю, и он сердито покашлял, как бы говоря: «Так что ли хозяина встречают!»
Караколювец не любил тишину даже в собственном доме.
— Читаешь, будто все дела уже переделал, — заворчал он над головой сына.
Подзадорив себя этими словами, он продолжал:
— Отяжелела свинья. Может опоросится ночью. А свежей соломы не постлано, щели не позатыкали. Я это все должен делать? Пора уж тебе привыкать хозяйствовать. На десять лет я моложе тебя был, когда отец меня выделил. Одну только полоску дал. Дом я сам построил и отцовским даром не удовольствовался — прикупил землицы.
В отличие от свекра Вагрила стремилась к тишине. Перерекания и ссоры домашних всегда огорчали ее. Она особенно опасалась их сейчас, в канун Нового года.
— Оставь книгу. Герган, может, тоже почитать хочет, да сесть ему негде, — шепнула она мужу.
— Говорила ведь я, что на таком сильном огне подгореть может пирог, — проворчала из кухни свекровь.
— Хоть бы что ему, вроде оглох, — продолжал Караколювец. — Сидит себе, почитывает…
Он еще раз пренебрежительно поглядел на сына и добавил:
— Петкан он и есть Петкан, что тут и говорить!
— Кончаю, отец.
— Опоросится этой ночью свинья. Соломы не постлал. Гвоздя для фонаря не вбил. Сомнет она их в темноте.
— Рано ей еще.
— Как это рано, что я не помню, когда ее к кабану водил?
Дед Габю подошел к божнице, поглядел на испещренную черточками и крестиками черную доску полочки. Эти знаки он делал сам и только он в них и разбирался. Сколько раз Караколювец выговаривал сыну, что тот не записывает, когда должна опоросится свинья, когда должны отелиться буйволицы или ягниться овцы. Вот помрет он, дед Габю, и никто об этих вещах не будет знать.
Караколювец загибал корявые пальцы, шепотом считая черточки.
— Пора ей уже.
— Ну и ладно. — Петкан встал, оделся и вышел.
Герган сел на место отца и тоже принялся читать. Караколювец любил внука. Потому-то и не хотел примириться с тем, что тот стал учиться в гимназии. Земли у них, конечно, не так уж много, но ведь и прикупить еще можно. Женщины управляются с полевыми работами. Подрастет Герган, будет помогать отцу и старшему брату Влади. Будет вместе с ними ходить на заработки. Опасался Караколювец, что окончив гимназию внук покинет дом. Старик знал, что образованные люди отходят от земли. А ему хотелось, чтобы все шло так, как некогда в отцовском доме. Большая семья. Все его слушаются. По утрам он наряжает домочадцев на работу. Известно ему, чем каждый из них занят в поле. За всем он приглядывает и ничего не упускает из виду. А Герган, хоть и мал он еще, но уже выходит из-под его опеки. Часто, когда в доме никого не было, старик перебирал и разглядывал книги внука. Нечто подсказывало ему, что книги эти не школьные, не учебники.
— Читаешь, а? — спросил он сейчас внука.
— Читаю, — поднял голову Герган.
— Может, крамольное что, а?
— Да нет, дедушка, уроки учу.
— Уроки, — недоверчиво пробормотал Караколювец. — А ну почитай вслух…
Спустя некоторое время Вагрила поставила на середине комнаты низенький столик с круглой буковой столешницей. Свекор лежал на кровати. Герган читал, Петкан был в свинарнике. Все как обычно, буднично. А Вагриле хотелось, чтобы все в такой день было иным, торжественным, как в церкви. Она и в девичьи годы была такой, душа ее в праздник наполнялась благостными чувствами. Вагрила одевала новый наряд. Подавала щедрую милостыню цыганкам, даже скотине не говорила бранных слов, гнала от себя греховные мысли.