В доме Караколювца ее удручало то, что мужчины и в праздник не воздерживаются от пререканий и ссор. В такой вечер, как сегодня, ей хотелось, чтобы все было тихо и спокойно, а тут, как нарочно, свинье подошло время опороситься…
— Зови отца ужинать, — сказала она Гергану.
— А Влади не подождем?
— Кто его знает, когда он придет. Будем еще тянуть, славельщики нас за ужином застанут. Меиловы спят уже. Во всем селе наверно только у нас свет горит. Ступай, позови отца!
Петкан вошел и принес с собой дыхание мороза и запах свинарника. Вагрила поглядела на постолы мужа, и тот поспешил разуться и подсел к столику, на который бабушка Габювица уже положила новогодний пирог. Вагрила подняла повыше фитиль лампы, чтобы посветлело и в углах комнаты, будто это могло помочь создать в доме праздничное настроение, которого она жаждала всей душой. Свекровь поняла ее, улыбнулась. Потом взглянула на мужа и сказала:
— Эй, Габю, вставай, тебя ждем.
Караколювец кашлянул, слышу, мол. Он встал и поглядел на столик.
— А где же студень?
— Пирога тебе мало, что ли?
Старик поглядел как его жена устраивается на подушке и едва сдержался, чтобы не сказать: «А заднице своей небось угождаешь, на мягкое села».
Вагрила наклонилась над кастрюлей. Рядом, на лемехе сохи тлели угли и дымилась щепотка ладана. Снаружи донеслись звуки шагов.
— Наконец-то! — встретила Вагрила в кухне старшего сына. — И в такой день не мог вернуться вовремя?
Влади будто не услышал ее. Толкнул дверь и становился перед столиком, румяный и улыбающийся.
«Не довели бы до беды эти его гулянки», — с тревогой подумала Вагрила.
Караколювец окинул его сердитым взглядом.
И только бабушка приветила внука.
— Возьми табуретку и садись, — сказала она.
Влади — рослый, кряжистый, широкий в плечах парень — снял полушубок и сел.
— Буду свадьбу справлять, подарю тебе самую лучшую рубаху, — шепнул он на ухо старухе.
— Ладно уж… Только все равно нельзя так. Ужинать сели, а тебя нету. Ведь Новый год встречаем, — с укоризной сказала она.
— Хватит разговаривать. Все уже простыло, — не вытерпела Вагрила.
Петкан бросил папаху на кровать. На лоб ему легла прядка свалявшихся волос. Он взял лемех и повел им над столом, установленном снедью. Герган прочел «Отче наш». Вагрила удовлетворенно улыбнулась — вроде бы все идет как надо — и набожно перекрестилась. Один за другим, домашние поцеловали руку Караколювцу, прося простить им прегрешения перед ним. Затем бабушка Габювица крутанула на столе круглый противень с нарезанным пирогом, в котором было запечено «гаданье» — кизиловые веточки. Она заранее определила значение каждой из них — «дом», «овцы», «книжная премудрость» и прочее. Герган первым нашел в своей доле пирога веточку и подал ее бабушке.
— Деньги, — сказала она.
Караколювец грустно поглядел на свою веточку с крохотными почками. «Чего она мне предскажет — путь мой уже пройден». С этой неподходящей для праздника мыслью, он положил веточку на ладонь жены.
— Книжная премудрость.
— Дурость бабья! — вспыхнул Караколювец. — Не нарекала бы их, коли запомнить не можешь!
Влади прикрыл рукой рот, пряча улыбку. Бабушка Габювица толкнула его в колено.
— Давай свою.
Влади согнав улыбку, подал ей веточку.
— А тебе, внучек, выпала соха.
— А вот это что означает? — спросил Влади, показывая на разрезанную почку.
Вагрила сердито глянула на сына:
— Хватит глумиться!
Она сердилась, что молодые не выказывают должного уважения к празднику.
Некоторое время в комнате было тихо. Настораживаясь при каждом движении сидящих за столом, Вагрила прислушивалась к тишине, оберегая ее даже от шепота своего сердца. Но деду Габю тишина мешала.
— Петко, деньги для славельщиков разменял?
— Разменял, — ответил тот с набитым ртом.
На столе друг за другом появлялись взвар, сушеные сливы, грецкие орехи, яблоки, гроздь винограда, сбереженного для такого дня. После сытного ужина всех охватила дремотная истома.
— Я присмотрю за свиньей, — сказал Караколювец и прилег на кровать.
Бабушка Габювица, зевнула украдкой, чтобы не показать как ей хочется спать, и сказала Вагриле:
— Ступай, я приберу со стола.
Караколювец надвинул папаху на глаза, чтобы свет лампы не мешал ему, и вскоре захрапел.
Бабушка Габювица звенела посудой, подметала, бранила кошку. Дед Габю вздрагивал, поправлял папаху и выходил. Мороз пощипывал щеки и он тихо бормотал:
— Опять вода в ведрах замерзнет.