Салотэ появилась из дворцового сада. Высокая внушительная женщина с величественной осанкой. На ней была таовала, которой насчитывалось более пятисот лет, подпоясанная широким толстым поясом из синнета.
Теперь началась самая священная часть церемонии. Вначале королеве преподнесли жареную свинью. Быстрыми ударами ножа тушу разрезали на части и каждой знатной особе подали специально предназначенный для нее кусок. Некоторые могли начать есть свою порцию немедленно, другим же это не разрешалось. Салотэ поднесли королевскую порцию — печень. Затем кава токо положили около чаши, разломали на куски и стали бить их колотушкой. По распоряжению придворного Мотуа-пуака, который сидел рядом с павильоном, все подношения вынесли из круга. Мужчина возле чаши начал готовить каву, двигаясь очень медленно, как бы священнодействуя. В измельченные корни кавы он вылил воду из кокосовых скорлуп и начал все смешивать, используя большой пучок белых волокон гибискуса в качестве сита. Его движения были выдержанны и четки, чтобы каждый сидящий в кругу видел, что все действия выполняются правильно. Он то и дело нагибался вперед, собирал кусочки кавы в сито, затем приподнимал его и выжимал, накручивая волокна на руку.
Наконец напиток был готов. Мотуапуака подал сигнал, и королеве протянули кубок из кокосового ореха. Королева поднесла его к губам. Затем все поочередно стали пить каву в предписанном церемониалом порядке, что заняло полтора часа. Когда каву выпил самый последний из участников, королева поднялась и медленно возвратилась во дворец. Церемония королевской кавы закончилась.
Эта церемония внешне не так эффектна, как прыжки с вышки на острове Пентекост или хождение фиджийцев по огню, однако, как ни странно, она произвела на нас большее впечатление. До этого мы видели обряды, в которых участники демонстрировали большое мужество и физическое умение, здесь же была торжественной и очень волнующей сама обстановка.
Быстро близилось время нашего отъезда. Последние дни мы провели в поездках по деревням и вдоль побережья, пытаясь запечатлеть на пленку хотя бы частичку обаяния острова, который околдовал и Джефа, и меня. Сделать это оказалось невозможным. Чем больше мы снимали пальмы, сверкающие лагуны и хижины, крытые листьями, тем яснее нам становилось, что особая привлекательность Тонга заключается не в самом острове— нам приходилось снимать и другие, внешне более живописные острова, — а в его жителях. Это трудолюбивые люди, преданные своей королеве, но самая характерная их черта — удовлетворенность. Во время отдыха их лица всегда озарены улыбкой, что представляет резкий контраст с нахмуренным лбом и сжатым ртом жителей Новых Гебридов. Однако счастье и довольство нелегко отразить на целлулоидной пленке.
Однажды мы пришли домой поздно вечером, усталые после целого дня съемок под палящим солнцем вблизи грохочущих фонтанов в Хума. Когда я переступил порог нашей мбуре, то на мгновение подумал, что ошибся домом, настолько наша гостиная стала неузнаваемой. На стене и окнах висели гирлянды из цветов гибискуса. В одном углу стоял огромный букет канн, с устланного циновками пола было убрано все лишнее, а стол сдвинут в сторону и завален ананасами, бананами, арбузами и жареными цыплятами. Я остановился в дверях, изумленный подобным зрелищем. В этот момент из кухни вышел молодой придворный в ярко раскрашенной вала, с цветком за ухом.
— Ее Величество узнала, что сегодня вам пришлось много поработать, — сказал он. — Поэтому она решила устроить для вас празднество.
Сзади послышалось хорошо знакомое мне пронзительное хихиканье. Я обернулся и увидел Веехалу, разодетого в огромную таовала. Он сотрясался от восторженного смеха. Из другой комнаты раздались звуки гитар, и из кухни вышли вереницей дворцовые танцовщицы в травяных юбках, с гирляндами на шее, напевая на ходу. Веехала втолкнул нас в дверь. Ваеа был уже там, а через несколько минут прибыли все наши многочисленные тонганские друзья. Вскоре комнату заполнили веселые, поющие и пляшущие люди. Когда последний из гостей покинул нас, было уже больше двух часов ночи.
Удалось ли нам найти жителей земного рая? Лишь немногие европейцы, с которыми мы встречались в Нукуалофе, считают эти места раем. Для них остров представляется тихой заводью, где никогда ничего не происходит, и он им ужасно наскучил. Пароходы заходят на остров очень редко, поэтому в местных магазинах не всегда можно купить все необходимое, а почта из внешнего мира почти всегда невыносимо запаздывает. Подобную реакцию европейцев можно вполне понять. Ведь они прибыли на остров заниматься делами, совершенно чуждыми обычаям островитян, — электричеством, телефонной связью, строительством и коммерцией. Они рабы своей профессии и стремятся работать так, как будто живут в промышленной стране, тогда как на самом деле они находятся среди людей, в жизни которых время, задания, конторские книги и двойная бухгалтерия занимают самое последнее место.