"...Натравили тебя фашисты на нас, дали в руки винтовку. Что ж, выбачай... Лежи среди спеющей ржи..."
Откуда развелась на чудесных полях Западной Украины эта погань? Они шли в обозе гитлеровской армии. А когда надежды на "молниеносную" войну лопнули, когда под ударами Красной Армии хрустнул хребет фашистского зверя, гестапо вспомнило о своих псах.
Буйным ветром, предвестником очистительной грозы повеяло на оккупированной Украине после великого Сталинграда. Ширилось могучее движение народа - партизанская война. Народный гнев грозил смести фашизм и его верных лакеев. Тогда Бандера (согласовав этот шаг с Гиммлером) организовал лжепартизанские отряды. Лишь только отгремело по всему миру эхо героического Сталинграда, бандеровцы, как стая воронья, слетаются на съезд. "Зарево Сталинграда нависло и над украинской буржуазией", - с ужасом признаются они. Над смертельно раненным зверем - немецким фашизмом - они каркают свою "резолюцию". Смысл ее сводится к тому: "В ходе войны наступил неприятный для украинского национализма момент. Мы слишком откровенно связали свою судьбу с Гитлером." "Надо сделать вид, что мы против немцев. В противном случае не найдется ни одного украинца, который поверил бы нам" - говорят эти "политики". Весь тираж журнальчика бандеровцев, где напечатана эта "резолюция", был захвачен нами на Горыни.
По дороге уже движется обоз. Скрипят телеги, и раздаются приглушенные полуденной жарой голоса. Лишь теперь я потрогал шею. Крови не было. Немного выше воротника вздулся, как от удара кнутом, волдырь.
...Эскадрон выходил к дороге тихой рысью. Я тронул коня ему вслед.
7
В эту же ночь мы подошли к Горыни. Решено двигаться и ночью, форсировать реку с ходу.
Моросит дождь.
Дорога вьется вдоль опушки леса. Впереди маячит отбежавший в степь одинокий столетний дуб. Не одному поколению людей указывает он развилку дорог. Может, и нам что навещует. Карпенко подъезжает к дубу и сверяется по моей карте. Лезет на дуб, выискивая на горизонте хоть какой-нибудь ориентир. В этот момент в колонне выстрелы. На миг вспыхнула беглая перестрелка. Стоны, крики.
- Напились, что ли?
Карпенко сползает с дерева.
- Нет, не похоже!
И так же сразу все затихает.
Я повернул коня обратно. Еще не доехав до штаба, узнал причину стрельбы. Оказалось, что по лесной просеке наперерез нам двигался небольшой обоз бандитов с ранеными. Они никак не ожидали встретить здесь советских партизан. Выехав на опушку, пять или шесть подвод бандеровской санчасти вклинились в наш обоз. Проехав в колонне несколько минут и уже отдалившись от своих, услышав русский говор и слова "товарищ командир", они поняли, куда попали в ночной темноте.
Здоровые бросились, отстреливаясь, наутек. Они были побиты нашими ездовыми.
Обоз с бандеровским лазаретом остался у нас.
Темень перед рассветом сгустилась.
Я присел на повозку к одному из раненых бандеровцев. Посветил электрическим фонариком. Худое, изможденное лицо. Лихорадочно блестят глаза. Парень испуганно пытается подвинуться на возу.
- Як же, козаче? Влипли?
Ресницы его дрогнули. Я повторил вопрос. Услышав украинскую речь, приготовившийся к пыткам и истязаниям, он исподлобья смотрит вверх.
Неприятное дело допрашивать раненого. Но надо. Надо нам, нашим товарищам по отряду, нашей армии, народу. Надо!
- Як же вы ехалы? Прямо-таки наугад? Без разведки, без охраны?
Он молчит. Но мой спокойный голос и мирный тон, видно, успокаивают его. Чувствую, можно ставить вопрос в лоб.
- Куда вас везли?
Откашлявшись, он хрипит:
- До шпиталю.
"Ого! Если есть госпиталь, значит, это не маленькая бандочка".
- Далеко? Где?
- Там... Ихать дви ночи.
- Где поранило?
- От-тут-о. И от-туточки, - показывает на грудь и ногу.
- Когда?
- Четвертого дня.
- С кем бились?
- С... нимаками...
По тону понимаю, что врет, но не показываю виду.
- А нас узнаешь?
- Кто вас знае... Вы - не наши...
Он кашляет. Закрывает глаза. Соображаю, что еще можно узнать у него ценного. И можно ли? Ах, да. Конечно. Я даже не задал второго стандартного вопроса: "откуда?"
- Звидкиля везли раненых?
И сразу освещаю лицо. Он недоуменно поворачивает голову. Вопросительно, не мигая, глядел он в гаснущий электрический глазок. "Эх, жаль, батарейка кончается, не успею спросить главное". Быстро и властно повторил вопрос...
- Звидкиля... З лису...
Мелькнула мысль. И сразу:
- З табору?
- Ага...
- Сотня?
- Восьма...
- Курень?
- Гонты...
- Далеко?
- У лиси. Ось тутечки.
Он показал рукой. Дальше вопросы и ответы катились, как под горку. "Нет, не успела батарейка иссякнуть в фонарике".
Я знал главное. Рядом с нами, в лесу, был расположен "курень" (полк) бандитов. В нем не менее тысячи человек. На их стороне знание местности и, может быть, внезапность нападения. Ведь о присутствии здесь бандеровского куреня знал пока один я. Надо было ликвидировать хотя бы это преимущество врага.
Я доложил свои сведения Рудневу. Комиссар решил сразу:
- Приостановить движение! Выставить дозоры!
Я пошел продолжать допрос.
Пленные показали, что переправа через Горынь сильно охраняется.
- Форсировать ее с ходу, видимо, не удастся, - резюмировал обстановку Базыма. - Будем ждать рассвета!
Нащупав вблизи реки небольшой хуторок, мы втянули в него колонну.
В хате Базыма и его помощник быстро наладили работу штаба. Я окончил свое дело. Но задремать не мог. Думал о том, как незаметно для нас изменилась обстановка.
Вспомнилась песня, которую в бреду пел раненый бандеровец:
Лис - наш батько,
Ничка - наша маты,
Крис[ружье] та шабля
Вся моя семья...
Раньше мы проходили по местам, занятым противником - немцами. Там мы всегда считали ночь выгодным временем для своих партизанских дел, а вот с бандеровцами мы увереннее чувствуем себя днем.
Эти последыши петлюровских головорезов, которым удалось своими высокопарными речами о самостийной Украине сбить с толку кой-кого из крестьян Западной Украины, применяют против нас сходную с нашей тактику. Почему? На их стороне преимущества местности и агентурных связей. А мы, по привычке, идем по лесу ночью. По лесу, занятому врагом. Но ведь лес и ночь - это тоже привычная основа силы Ковпака.