В это время из-за горного кряжа, заходя со стороны солнца, появилось первое звено самолетов. Сначала мы услышали только гул моторов. Лишь когда самолеты один за другим пошли в пике, мы узнали "нашу" тройку "мессеров".
- Защучили-таки. Теперь дадут пить, - беспокойно озираясь, сказал Журов.
Площадь между зданием школы и церковью в Маняве была забита обозом и пехотой. Нам с горы видно было как на ладони это скопление. Туда-то и направили вражеские летчики первый бомбовый удар. Затем самолеты зашли на штурмовку. Теперь досталось и передним.
Половина стояла на подъеме, не имея хода ни назад, ни вперед, ни в сторону. Люди разбегались по оврагам, но обозу не было пути. Обреченные кони стояли, понурив головы. Скошенные пулеметным огнем, они падали, преграждая путь уцелевшим.
За первым звеном пришло второе. Отбомбившись, и оно перешло на штурмовку. Только в десятиминутный перерыв между вторым и третьим налетами командирам удалось организовать ружейно-пулеметный отпор. Но еще две волны безнаказанно косили беззащитный обоз.
Самолеты перенесли весь огонь на голову колонны. Появились раненые бойцы. Падали убитые. В десятом часу удалось сбить один самолет. Он рухнул вниз, и взрыв, донесшийся из ущелья, заглушил возгласы ликования.
Бойцы вернулись к обозу. Растаскивая трупы лошадей, освобождая дорогу, мы изо всех сил тянули израненную колонну вверх. Туда манила своим зеленым шлычком бархатная шапка первой высоты, занятой нами в Карпатах.
Достигнув вершины, мы разбили временный лагерь.
Все занялись своим делом: кто перевязывал раненых, кто искал сена для коней, кто подсчитывал потери взвода, роты, батальона, а кто заглядывал в карту, нащупывая, куда вести отряд дальше.
Мы с Базымой и Горкуновым, ориентируясь по старинной двухверстке, нашли рядом с высотой цифру 936. Она означала, что гора, стоившая нам стольких усилий, крови и труда, была высотой всего в 936 метров над уровнем моря. С ее вершин открывался вид на Карпаты. Дальше на юг, запад и восток в хаосе вздыбленной земли уходили кряжи, хребты. Горы казались нам маленькими. Но карта говорила другое: рядом - 970, немного дальше - 1204, еще дальше - 1656, а где-то там, в далекой синеве, возвышалась лысая вершина. Указывая на нее, старый гуцул торжественно снял шапку.
- Говерля! То есть Говерля! Наивысша гуцульска верховына!
- А рядом?
- Поручь Говерли - Поп-Иван. Тоже верховына не мала... "Верховыно, смутку наш..." - запел старик речитативом.
- Ничего, заберемся и туда, - сказал Горкунов.
Меня возмутило это лихачество. Но я сдержался.
- Так. Неприветливо встретили нас Карпаты, - процедил сквозь зубы Руднев.
Базыма оседлал нос очками. Уже делая выводы, он рассуждал сам с собой:
- Это наша большая удача, что ночью в Россульне хлопцы пощипали четвертый полк. Ударь он после штурмовки, стоил бы нам дорого этот урок...
"Мессеры" отстали. Часа в три дня, грозно гудя пропеллерами, на большой высоте прошла девятка "юнкерсов". Они солидно покружились, но не обнаружили хорошо замаскировавшуюся колонну и ушли на запад.
Все затихло.
Базыма закончил подбивать итоги. Я взглянул через его плечо:
Потери:
Убито бойцов . . . . . . . . . . . 10
Ранено бойцов . . . . . . . . . . . 29
Убито лошадей . . . . . . . . . . . 148
Разбито повозок . . . . . . . . . . 12
Я глядел на бойцов. Люди призадумались, глаза их затуманились, исчезла удаль. Теперь горы, ставшие на нашем пути, навеяли хмурь и безрадостную думу.
- Надо же было случиться, чтобы именно в первый день встречи с Карпатами нас защучили эти "мессеры", - ворчал озабоченно Базыма.
Напряженный день окончился настолько глупо, что даже нельзя было рассердиться: за час до темноты из-под охраны сбежал пленный офицер, сбежал из лагеря, битком набитого партизанами, на глазах у всех.
Самолеты больше не гудели над головой. Люди стали подремывать. Очевидно, задремал и часовой. Затем посреди штаба раздался вопль: "Держи, держи его!" - и дежурный вскинул автомат к плечу. Но фашист точно рассчитал план своего бегства. Петляя, вприпрыжку, он бежал по направлению палаток Руднева и Ковпака.
Он, конечно, слышал, что подчиненные называют их генералами, и рассчитал правильно: никто не будет стрелять в сторону командиров. Проскочив меж генеральских палаток, он скрылся в кустах, росших по краю глухого оврага. Все это случилось так мгновенно, что, пока успели организовать погоню, эсэсовца и след простыл. За него крепко попало от Базымы и от комиссара и карначу, и часовому, а заодно - и мне.
Один Ковпак только ни разу не выругался. Он молча глядел на нас, укоризненно качая головой. Затем сказал примирительно:
- Поспали бы вы, хлопцы, часок. А то вечером опять марш. А чтобы спать было спокойней, допросите всех остальных. Усилить караул - щоб не разбегались.
Негромкий голос командира, услышанный мною впервые за этот тяжелый день, подействовал как холодный компресс при горячке. Я почувствовал, что Ковпак внутренне собран, спокоен и оценивающим (чуть-чуть насмешливым!) взглядом наблюдает за всеми. И достаточно было этих нескольких спокойных слов, чтобы немного застопорившийся механизм заработал снова.
А через час по приказу командира были посланы роты под командой Павловского на противоположный склон Манявского кряжа. Там находились биткувские нефтяные вышки.
Еще не спустилась вечерняя темень, как оттуда повалил дым, глухо зазвучали взрывы и зарево озарило потемневшее небо за хребтом. Это неунывающий, упрямый Ковпак задымил назло врагам свою цигарку на Карпатах, весом в десятки тысяч тонн нефти и бензина. На следующий день показались клубы черного дыма и в другой стороне гор.