32
Невдалеке от камня Довбуша разместился штаб. Ковпак на двенадцать часов назначил совещание командиров.
Обсуждался вопрос дальнейшего движения. К концу совещания подошли разведчики. Стало ясно: для того чтобы идти вперед, нужно с боем занять село Поляничка, разбросавшее свои хаты вдоль речушки - притока Прута.
О том, что я был против приграничного варианта, Руднев знал, но все-таки командовать ударной группой он поручил мне. Назвал тоном приказа мою фамилию и молча, испытующе взглянул на меня. Я сразу понял его. Готовясь к бою, долго сидел я над картой 1898 года, изображавшей извилины Карпатских гор. И на корешке карты вывел, так, на всякий случай, может быть потому, что бой предстоял серьезный: "Раньше, чем начнешь командовать, научись подчиняться".
Начав спуск сразу с перевала, мы напоролись на венгерскую заставу...
Пограничный пост приспособили на скорую руку к бою.
- В горах камня много, - доложил Черемушкин, уже давно залегший в ста шагах от венгров.
Одной нашей роты было достаточно, чтобы разогнать венгерскую заставу. К ночи мы вышли на Поляничку. Противника там не оказалось. Село напомнило мне родную Молдавию. Есть там заброшенное в каменном ущелье село Валя Дынка, что означает - глубокая долина. Такие же хаты, прилепившиеся к скалам, такие же извилистые, похожие на овечью тропу улицы, и рослый люд.
- Народ здесь не дюже гостеприимен. Или до смерти чем-то напуган. Не хотят говорить, - докладывали разведчики, побывавшие в крайних хатах.
- А на окнах хат выставлены кувшины с молоком. Кукурузные лепешки и брынза. Непонятно, - говорит Карпенко.
- Что-то здесь не то. Но от гуцулов не добьешься ни слова, подтвердил и Черемушкин.
Осторожно, выдвигая на огороды боковое охранение, колонна двинулась по селу. Миновали церковь и небольшую площадь перед ней. Пересекли овраг и продвинулись почти к самой околице.
Венгры не заставили себя долго ждать. Как только роты авангарда вышли из села в расширявшуюся, почти похожую на горное плато долину, сверху, прямо в лоб нам ударило несколько пулеметов. Сразу за ними, разрезая колонну пополам, бил шестиствольный миномет. Несколько связных, посланных назад к штабу, были убиты. Конник, пытавшийся проскочить этот огненный шквал, возвратился ползком, весь израненный мелкими осколками, лошадь под ним сразу убили наповал.
- Перерезаны, - прохрипел Карпенко, лежавший рядом в канаве.
- Откуда бьет?
- Со всех высот и с церкви.
Это была великолепно организованная засада. Если день захватит нас в этом естественном мешке, ни одному не выбраться из него живым.
- Давай отходить влево, Карпо! - крикнул я на ухо Федору, стараясь перекричать вой и скрежет металла. Он нагнулся ко мне:
- Правильно, командир.
И мы быстро вывели из-под губительного огня третью роту, а за ней и разведку к реке, в сторону от пристрелянной дороги. Но у реки тоже был противник.
- Только один пулемет и несколько автоматчиков, - доложил командир отделения Намалеванный.
- Вперед, хлопцы! - прозвучала команда Карпенко.
Мы сразу смяли вражеский заслон. По пояс в быстром, сбивавшем с ног потоке перебрались на другой берег.
- Пока рассвет не захватит - на гору! - скомандовал я.
- Зацепиться хотя бы за этот пятачок, хлопцы! - передал дальше команду Карпенко. Но это легко сказать - зацепиться. Кровь била в висках, как колокол, пока роты допыхтели до вершины лысого бугра с крохотной рощицей на хохолке. И когда совсем рассвело, я понял, зачем с тех пор, как воюют люди стрелами и копьями, пищалями и автоматами, они карабкаются на вершины. Чтобы удержать за собой превосходство наблюдения!
В селе сновали взад и вперед машины, связисты врага тянули провода. Там шла деловая жизнь войск, готовых к бою.
Уже совсем рассвело, в лесок с другой стороны сползла восьмая рота. Ее послал Руднев на помощь нам. Она не могла ночью пробиться сквозь минометный огонь. Опытный командир Сережа Горланов свернул под гору и, прижимаясь поближе к минометной позиции врага, обогнул село. Он успел обойти смертельную стену огня.
Под горой его хлопцы захватили немецкую штабную публику. Сережа хрипел, докладывая:
- Штаб застукали... Мы к нему по проводам пришли. Финками взяли. Чистые немцы. Видать, нас за мадьяр приняли.
Фашисты были свеженькие, только что прибывшие.
Документы пленных и солдатские книжки убитых не то что удивили, а просто поразили меня.
- Ого, - сказал Миша Тартаковский. - И карта со свежими отметками. Против нас действует тридцать второй эсэсовский полк. А вдоль границы кроме пограничников выставлена фронтом на север, товарищ командир, обратите внимание, венгерская горнострелковая дивизия.
Действительно, бумаги убитого офицера и карта ясно говорили об этом.
Бой шел за селом, откатываясь все дальше. Мы поняли, что Ковпак большую часть колонны отвел назад, на перевал.
О нашем присутствии здесь, на этой высоте, противник, видимо, не знал. Обнаружить себя теперь, с небольшой группой, оторванной от обоза и боеприпасов, было бы безрассудно. Прорываться с горсткой храбрецов еще можно. Тем более, с таким замечательным командиром, как Карпенко. Но у меня было время и поразмыслить. Если прорываться, так к вечеру, решили мы. Но Карпенко думал совсем о другом.
- Подполковник! У тебя есть рация? - спросил он меня неожиданно. Давай, выводи на равнину.
- Ты что, сдурел, что ли?
- Ну, как хочешь. Только потом, чур, не каяться!
Итак, оно прозвучало, это впервые сказанное слово - на равнину! В душе и я согласен с ним. Но "раньше, чем начнешь командовать, научись подчиняться". Тем более, что в моих руках карта положения войск противника да еще трое неопрошенных пленных. Я знаю о враге много, он обо мне - ничего. Но я хочу знать еще больше. С того момента, как ударил по колонне шестиствольный миномет, я все время чувствую себя, как канатоходец, сделавший над пропастью первый шаг по тросу.
Пора заняться пленными.
- Миша! Начал допрос?
- Нет еще.
- Давай, дружок.
- Минутку. Займитесь пока сами, а я кончу с документами.
- Что-нибудь интересное?
- Очень...
Я не придал значения его возгласу.
В последние дни во мне постепенно глохло шестое чувство разведчика - любопытство. Сейчас я был командиром отрезанной группы. Малейшая оплошность - и моя группа ляжет костьми на этой несуразной голой высотке, на макушке которой только пучок хилых "смерек" скрывает нас от глаз врага.