Много толковали мы тогда о том, что Иосиф Виссарионович, конечно, не случайно назвал нас, партизан, вторым фронтом. Нам стало ясно, что на союзников особенно рассчитывать не приходится. Что ж, пришли мы к выводу, у советского народа хватит сил разгромить врага без чужой помощи. Американцы и англичане не торопятся открывать второй фронт в Европе — так мы сами откроем его, один фронт у нас на Волге, а второй, партизанский, будет на Днепре.
Возвращаясь на самолетах обратно через фронт в Брянские леса, мы были твердо убеждены, что приближаются дни коренного перелома в ходе войны. Беседа с товарищем Сталиным и приказ на выход в рейд, который мы с Сабуровым прочли под расписку перед вылетом из Москвы, не оставляли на этот счет никакого сомнения.
Нам было приказано выйти в районы Житомирской и Киевской областей. В приказе говорилось, что эти районы, расположенные в правобережной Украине, с разветвленной сетью железных и шоссейных дорог, с многочисленными переправами через реки, являются в данный момент важнейшими стратегическими путями. Наша задача состоит в диверсионной работе на этих путях подвоза из Германии живой силы и техники к Волге и предгорьям Кавказа, где происходили тогда решающие бои. Одновременно нам ставилась задача по разведке укреплений, возводимых немцами на правом берегу Днепра, и тут же указывалось, что этот господствующий берег, несомненно, будет скоро представлять собой плацдарм ожесточенных боев.
Приказ был совершенно секретный. По некоторым вскользь оброненным словам товарища Сталина можно было догадаться, что этот партизанский рейд связывается в его замысле с какой-то большой, очень скрыто подготавливающейся операцией Красной Армии, что как ни тяжело сейчас на фронте, а надо ждать радостных событий, и они произойдут скоро. Тем большая ответственность лежала на нас за сохранение тайны.
Вернувшись в Старую Гуту, я прежде всего рассказал о беседе с товарищем Сталиным Рудневу. Только комиссару можно было сообщить полностью содержание секретного приказа. Мы заперлись с Семеном Васильевичем в трофейной венгерской санитарке, стоявшей в лесу рядом со штабным шалашом на случай, если кому нужно уединиться, чтобы поработать спокойно.
— Вот, — сказал я, постучав пальцем по карте в районе междуречья Волги и Дона, — вот куда мы смотрели. А вот куда показал нам Сталин, — я очертил пальцем указанные в приказе районы правобережной Украины.
Наверное, у меня так блестели тогда глаза, что Семен Васильевич и без слов мог понять, что это означает.
Он молча посмотрел на меня.
— Понял? — спросил я.
— Кажется, — ответил Семен Васильевич, — ты хочешь сказать, что мы идем на правый берег Днепра.
— Да, идут пока только наши отряды и Сабурова.
Я сказал это так, что Семен Васильевич тоже сразу понял, что означает «пока». Вообще нам не надо было много слов, чтобы понять друг друга. Во время этого памятного разговора Семен Васильевич вдруг спросил меня:
— А карту видел?
Нечего было спрашивать, какой картой он интересуется. Эта карта у нас с ним всегда была в мыслях. Сколько раз мы представляли Сталина, отмечающего на этой карте наш боевой маршрут.
Я сознался, что не обратил внимания на карту, — не до того было, когда Сталин с нами разговаривал.
— Ну, теперь уже не будешь больше беспокоиться, — заулыбался Семен Васильевич.
В начальный период партизанской борьбы, пока у нас не было постоянной связи с советским командованием, нас часто беспокоил вопрос: туда ли мы бьем, куда надо, оказываем ли фронту существенную помощь? Потом, с установлением радиосвязи, мы действовали уже увереннее. Это очень важно было для всех наших людей — сознание, что мы воюем не сами по себе, так, как заблагорассудится командиру и комиссару отряда, а действуем по указаниям, по общему плану высшего командования. А теперь вот пойдем по боевому маршруту, который дан нам самим Сталиным. Что же может быть тверже, надежнее!
— Да, теперь мы имеем полную установку, все ясно, — согласился со мной Семен Васильевич.
Мы просидели тогда с Рудневым в санитарке перед картой, разложенной на выдвижном столике, несколько часов, и никто не прерывал нашей беседы, хотя вокруг штаба нетерпеливо похаживало очень много нашего народа, жаждавшего поскорее услышать что-нибудь о Сталине.