- Чем могу служить?... - это было первое, что пришло в голову Джозефу Блейку, когда он немного пришел в себя. Щуря близорукие глаза, он переступал с ноги на ногу, не зная, что говорить дальше. Его тревожил этот человек, особенно в столь поздний час.
- Мы хотим пожениться, - сказал Линдейл.
- Что?.. - отцу Блейку показалось, что он ослышался. Он не вполне проснулся, а теперь его замешательство усугубилось несоответствием просьбы и того, от кого она происходила.
- Я хочу, чтобы вы обвенчали нас. - медленно повторил Джонатан, его голос звучал напряженно, как туго натянутая струна. Алиса дотронулась до его рукава:
- Джон...
- Для меня это важно, - отрезал он, пригвоздив Джозефа Блейка к месту своим прямым гипнотизирующим взглядом и рефлекторно кладя руку на рукоять револьвера, потом, опомнившись, отдернул ее. Джон не доверял этому человеку и не рассчитывал на понимание, но и угрожать не хотел.
- Ну, так как, падре?
Джозеф Блейк смешался. В его душе боролись противоречивые чувства: Джонатан Линдейл долгие годы олицетворял для него все грехи и пороки этого города и несколько дней назад он ответил бы ему гневной отповедью и выставил бы вон из дома, а может, и на порог бы не пустил... Но то было несколько дней назад. Глубоко вздохнув, Джозеф Блейк спросил, как можно мягче, стараясь не замечать мерцающей стали в кобуре на бедре собеседника:
- Когда вы в последний раз были в церкви, сын мой? Я никогда не видел вас на службе.
Голос Линдейла дрогнул и тоже немного смягчился:
- Даже не помню, падре... Очень давно. Вообще-то я даже не католик, члены моей семьи всегда причисляли себя к протестантам, но поскольку в этом городе церковь всего одна...
- Если вы хотите венчаться, я приму во внимание все обстоятельства, но вам обоим придется исповедаться.
- Я подожду в церкви, - негромко сказала Алиса и бесшумно как тень выскользнула из дома.
- Я переоденусь и выйду, - отец Блейк скрылся в своей комнате, а через несколько минут появился снова, в сутане.
- Можем идти, - сказал он. Теперь Джон Линдейл переминался с ноги на ногу в прихожей, его глаза по-волчьи сверкали из полумрака желтыми бликами.
- Мы можем поговорить здесь. - сказал он полувопросительно, полуутвердительно.
- Так не положено... - смешался священник. - Возможно, вам будет проще говорить в исповедальне, когда мы не будем видеть друг друга.
- Но мы ведь с вами все равно будем знать, кто с кем говорит, - пожал плечами Линдейл, - А тайна исповеди священна в любом случае, верно?
Неожиданное требование отца Блейка смутило его сперва, но потом пришло желание попробовать рассказать все. Джонатан внезапно вспомнил, что никогда и никому не говорил о своем прошлом, даже Алисе, но оно прорывалась подспудно, помимо его воли, практически в каждой его стычке с Морганом, когда парень в очередной раз выводил его из себя. Тогда, быть может, его история действительно нуждается в том, чтобы быть услышанной, а раз так, она должна прозвучать. Всего один раз. Для того, кто не откроет рта, чтобы ее пересказать. Никогда.
- Да, - кивнул отец Блейк. - Тайна исповеди в любом случае не будет открыта никому.
- Но вы... - медленно проговорил Джон, - Сами вы хотите это услышать? Эта история не из приятных. Уверены ли вы...
- А почему нет. - прервал его отец Блейк, подавляя зевоту, - Зачем вы пришли ко мне? Зачем вам венчаться с...
Джон поднял руку, призывая к молчанию, потом ответил, немного помедлив:
- Вы должны понять, что не можете спасти мою душу. Я это знаю, и вы должны знать. Даже индейская кровь, думаю, тут не причем, это кровь белого породила жестокость. Я проклят, и никакая епитимья этого не искупит. Никакое, самое суровое церковное наказание. Ведь я хотел этого, жил желанием уничтожить их долгих пять лет, и если кто-нибудь станет снова угрожать мне или ей... я сделаю это, сделаю это вновь, я знаю. Все, что я делаю сейчас, это ради нее и, возможно, ради... Так уверены ли вы, что хотите знать?
Священник больше не зевал, он действительно думал о том, хочет ли, готов ли услышать нечто, что выходило за рамки обычных рассказов горожан о своих нехитрых прегрешениях. Но что-то случилось. Что-то происходило прямо сейчас, пока в ушах мистера Блейка звучали отзвуки голоса стрелка, рождая странное давнее воспоминание. Тогда, много лет назад, принимая сан, он был счастлив, потому что хотел быть священником и даже необходимость отправиться в глушь, чтобы нести людям Слово Божие, не пугала, его... Немного погодя, Джозеф кивнул.
- Да. - сказал он обдуманно твердо. - Я хочу это услышать, Джон.
Линдейл вздрогнул и обернулся, ему показалось, что Блейк обращается к кому-то, стоящему за его спиной, так непривычно звучало в этих устах его имя.
- Тогда, - он пожал плечами, - пойдемте к вам.
Они прошли в холодную комнату и сели на кровать, вполоборота друг к другу. Отец Блейк снова зажег, потушенную было, еще теплую свечу, и на стены упали причудливые танцующие чудовища теней.
- Что же говорить-то... - Джонатан передернул плечами и нервно рассмеялся, - Глупо все это. Просто патовая ситуация...
- Вы играете в шахматы? - изумился отец Блейк, его зевоту как рукой сняло. Линдейл кивнул, и на его губах мелькнула прежняя, слегка высокомерная улыбка человека, знающего себе цену.
- Разумеется, - ответил он с чувством собственного достоинства, будто был владельцем обширной плантации, пригласивший на чай со льдом епископа. - Если вам интересно, я как-нибудь покажу вам мою персональную защиту.
- А как же! Очень интересно! - воскликнул отец Блейк, - А я и подумать не мог, что кто-нибудь в этом городе...
- Если человек по личным причинам заключил сделку с дьяволом, это не значит, что он глуп. - резко бросил Линдейл. - Вы, наверное, давно не перечитывали "Фауста", святой отец, или вам это не положено? Надо знать противника в лицо.
- Вы читали Гете? - Джозеф Блейк закашлялся в подол сутаны, чтобы скрыть замешательство. Джон устало мотнул головой и подавил зевок.
- И кое-что еще... Но давайте ближе к делу, святой отец, ночь все-таки.
- Я весь внимание... - пробормотал отец Блейк. Наступила тишина.
- Я не знаю, с чего начать... - негромко произнес Линдейл, всю его уверенность как рукой сняло. - Не знаю... Может лучше не...
Джозеф Блейк уловил растерянность в голосе стрелка.
- Можете курить. - разрешил он.
- Спасибо. - Джонатан Линдейл вытащил из кармана сигару и прикурил от свечи.
- Просто расскажите о том, что у вас на душе, - негромко предложил отец Блейк, внезапно поймав себя на жалости к этому сильному человеку с таким трудом искавшему нужные слова. - Начните с начала.
- Не знаю... - повторил Джонатан. - Пожалуй, я начну с войны. Я разговаривал тогда с капелланом, но не помню о чем именно, поэтому начну оттуда.
Он говорил с трудом, будто преодолевая огромное внутреннее сопротивление. Он говорил и говорил, несмотря ни на что, и речь его ускорялась и становилась более плавной пор мере того, как таяли сигареты в его руках. Джон чувствовал, как со словами из него выходит нечто черное, безобразное и бесконечно тяжелое. Выходит вместе с застарелой болью, как гной из раны. Отец Блейк слушал внимательно, не прерывая. Он был безмолвным поверенным всех тайн и интриг городка, много добропорядочных, или считающих себя таковыми, вроде миссис Галахер, горожан, которые легко каялись в мнимых или несущественных грехах, не замечая в себе самого страшного зла, но никто из них не говорил с такой страстью и болью, будто выворачивая себя наизнанку. Глаза Линдейла постоянно пребывали в движении, как отраженное в них призрачное пламя свечи, они то устремлялись в пустоту, то начинали метаться по комнате, как загнанный зверь, то жадно впивались в лицо слушателя, ища сочувствия, осуждения, гнева, чего угодно - только не равнодушия. Он говорил, иногда забывая о тлевшей в пальцах сигарете, иногда замирая, как каменное изваяние, или напротив, начиная вдруг буйно жестикулировать, отчего красный уголек на конце папиросы принимался танцевать, выписывая причудливые пируэты, о своих чувствах, о любви, о смертельной ненависти, разбуженной от короткого послевоенного сна и захватившей все его существо. Джозеф Блейк слушал его голос и не мог представить, что всего лишь несколько дней назад он мог бы выставить этого человека за дверь, и обречь его нести и дальше в себе эту тяжесть. Его, кому помощь была несравненно больше необходима, чем любому в городе. Джозеф знал, догадывался, что Линдейл не рассказывал этого никому, не рассказал бы и ему, если бы не был уверен, что тайна уйдет вместе с ним в могилу.